Григорий Ревзин - Риэго

Одобряли внешнюю политику Аранды королева и ее фаворит — правда, по соображениям совершенно особым. Они желали мира любой ценой, потому что война истощила бы государственную кассу, в которую всесильный временщик привык запускать руку, как в собственный карман.

Вот как прусский посол описывал испанские дела в середине 1792 года: «Извлеченный из небытия Аранда служит посмешищем при дворе. Он получает в сотрудники людей непригодных, не могущих служить ему помощью. Весь авторитет королевства сосредоточен в персоне любимца королевы. Он замещает своими людьми все посты, раздает все отличия и награды без всякого отношения к заслугам. Все, гнется под могуществом фаворита. Король и королева еще далеки от того, чтобы исчерпать свои милости в отношении герцога Алькудиа. Для него будет воссоздан пост, уже давно не существовавший: лейтенант-полковника гвардии. Он будет также назначен адмиралом Кастилии. В ближайшие дни он получит высший военный чин капитан-генерала. Три года тому назад он был простым гвардейцем. Можно сказать, что королева, засыпая свое божество почестями и дарами, издевается над нацией. Король держится с герцогом весьма дружественно и оправдывает такую быструю, блестящую карьеру тем, что Мануэль Годой будто бы потомок древних вестготских королей».

Недолго пробыл у власти старый Аранда — менее девяти месяцев. Он помог возвеличить фаворита королевы и становился ей далее ненужным. Почему бы не заменить его Годоем?

Королевский декрет оповестил испанцев о том, что в связи с преклонным возрастом первого министра король решил освободить его от бремени управления. Граф сохранит все свои чины и отличия. В качестве председателя Совета Кастилии он и впредь будет «служить Испании своей мудростью».

Последующим декретом Мануэль Годой был назначен первым министром и министром иностранных дел.

II

ВРЕМЕНЩИК

Управлять внешними делами Испании — задача поистине непосильная для Годоя, человека молодого и не зело грамотного, все заслуги которого были совершенно интимного свойства. Мануэль не знает, где находятся иностранные государства, представителей которых ему приходится принимать, даже как эти государства называются. В разговоре с послами он немилосердно путает Россию («Русиа») с Пруссией («Прусиа»), ганзейские города с азиатскими островами.

Между тем политический горизонт все сильнее заволакивается грозовыми тучами. Из Парижа идут вести о готовящемся суде над Людовиком XVI. Свергнутому королю угрожает гильотина.

Чтобы спасти дядю Карла IV, Годой решает прибегнуть к подкупу. В Париж посланы крупные суммы, которые испанский посол должен раздать членам Конвента. Это, конечно, побудит их поддержать настояния испанского двора о высылке Людовика и его семьи в Испанию.

Взятки берут Буасси д’Англа, Ривьер и ряд других членов Конвента. Но когда министр Лебрен оглашает с трибуны требования Карла IV, сопутствуемые угрозами, со всех сторон несутся крики возмущения. Настроение Конвента хорошо выразил его член Тюрио: «Мы не можем потерпеть, чтобы послы иностранных дворов передавали нам приказы коронованных бандитов. Пусть испанский деспот поостережется угрожать нам!»

План Годоя провалился. В конце января 1793 года Людовик XVI взошел на эшафот.

Известие о казни французского короля достигает Испании. Церковь и аристократия требуют немедленного объявления войны Франции. По всей Испании падре с амвонов проповедуют священный поход против «безбожных якобинцев». Они засыпают столицу петициями, призывают к истреблению французов.

Годой уже давно стянул войска к северным рубежам королевства, но не решается двинуть их. В феврале против Франции выступают Англия и Голландия. Риск для Испании становится как будто меньше, и в начале марта Годой объявляет войну.

Теперь все границы молодой республики объяты огнем. Французы смогли выставить у Пиренеев лишь слабые заслоны. Все силы направили они к берегам Рейна и к северным, наиболее уязвимым своим границам. Это дает возможность испанцам вступить в пределы Франции, в Русильон. Но здесь испанское войско, руководимое бездарными генералами, начинает топтаться на одном месте. Его ослабляют эпидемии, подтачивает дезертирство.

В Мадриде не знают об истинном положении Дел. Там почти ежедневно устраиваются парадные шествия по случаю какой-нибудь воображаемой победы испанского оружия.

В середине этого же года Годой укрепляет позиции Испании союзным договором с Англией. Короли английский и испанский обязуются совместно вести войну против Франции. Ни одна из сторон не имеет права сложить оружие без согласия союзника.

В августе объединенная англо-испанская эскадра заняла Тулон. Но уже через четыре месяца французские войска под командой молодого артиллерийского офицера Бонапарта прогнали из этого порта вторгшиеся с моря неприятельские силы.

Армия Конвента отразила на северо-востоке первый грозный натиск армий контрреволюционной коалиции. Навстречу испанской армии по дорогам Прованса и Лангедока зашагали отряды народного ополчения. Мало было у них пороху, еще меньше Провианта и одежды. Но над колоннами реяли знамена Вальми и Жемаппа и победно звучала «Марсельеза»:

Смелей вперед, сыны отчизны!Для нас день славы наступил!

Уже к началу 1794 года испанцы отступали по всему фронту. Вести с театра военных действий становились все печальнее. В мае армия потерпела разгром уже на испанской земле.

Карл IV потрясен таким поворотом событий.

— Эти люди должны быть под покровительством, самого сатаны, если могут побеждать меня! — изрекает он, почесывая свой багровый затылок.

На первых порах пытались скрыть от народа военную катастрофу, но число поражений росло. Из оккупированных провинций начали прибывать беженцы, и все стало известным. В стране поднялся ропот.

В Мадриде и Барселоне были раскрыты заговоры, в которых участвовали горожане разных положений и профессий. Заговорщики добивались свержения Годоя, коренного переустройства управления и прежде всего мира с Францией.

Французская революция завоевывала симпатии все более широких кругов испанцев. По улицам Мадрида разгуливали франты в камзолах «а-ла-гильотина», увешанных красными лентами. Повсюду открыто говорили о том, что приход французов положит конец царству «колбасника»[11], как стали в народе называть фаворита Марии-Луизы.

«Нет лавочника, — доносил в это время своему правительству прусский посланник, — который не высказывал бы вслух неудовольствия. Годоя засыпают анонимными письмами, угрожая ему смертью, если он тотчас же не выйдет в отставку».