Федор Галкин - За рычагами танка

— А что сподручнее, танкист, граната или бутылка с горючкой? — спросил юркий конопатый пехотинец.

— Сподручнее то, что танк подобьет. Даже ручная граната может танк повредить, если она попадет, например, на корму. А коли попадет в башню или на носовую часть, — танку, как слону дробинка. А горючка везде себе проход найдет, в любую щель проберется и вызовет пожар. Вот и думайте, когда что бросать.

Молодые солдаты полюбили Рагозина за его смекалку и опыт. И когда между Орлом и Мценском его вызвали в штаб батальона и приказали поступить в распоряжение капитана танкистов, который пришел в батальон узнать, нет ли у них танкистов, расставались с ним очень неохотно.

Рагозин прибыл к капитану, пропахшему соляркой и прокопченному пороховым дымом и, доложив о себе, спросил:

— Танк найдется, товарищ капитан, или так же «безлошадным» ходить буду? Тогда уж я лучше с ними, пехотинцами, потому как привык за три месяца…

— Твоя специальность? — спросил в свою очередь капитан.

— Механик-водитель танка БТ-7.

— Ну БТ-7 я тебе не дам: их у нас уже нет, а тридцатьчетверку, пожалуй: вчера одного механика ранило, пришлось в тыл отправить. Тридцатьчетверку водил?

— Не водил, но уж постараюсь! — загорелся Иван.

— Машина, говорят, классная!

— В хороших руках любая машина будет классная, а Т-34 тем более. Вещмешок есть?

— Сгорел в танке, а другого еще не заслужил… В подразделение разрешите сходить: проститься надо с ребятами.

— Иди. Через сорок минут быть тут. А еще приблудных танкистов у вас нет?

— Нет, один я только, — ответил Рагозин и, козырнув, вышел, взглянув на часы.

Дул холодный октябрьский ветер, срывая последние листья с деревьев березового лесочка, куда привел капитан пятерых танкистов, отысканных им в стрелковых частях.

В дороге капитан поведал танкистам, что вчера механизированные соединения врага ценой больших потерь ворвались в Орел и продвигаются вдоль магистрали Орел — Тула. Передовые соединения Брянского фронта упорно дерутся за каждый метр земли, но им удастся лишь частично сдерживать противника, а остановить его они не в силах. Не завтра так послезавтра враг может подойти к Мценску.

— Наша задача, — продолжал капитан, — остановить его и дальше не пускать. Это можем сделать только мы, танкисты, так как располагаем мощной боевой техникой и людьми редкой смелости. — Он показал рукой на балку, лежащую перед перелеском и еще раз твердо заявил: — Вот тут его и остановим.

В предвечерних сумерках Рагозин внимательно разглядывал близлежащую балочку и опушку лесочка, надеясь заметить хотя бы признаки подготовленной обороны, но все было тщетно: ни одного танка, ни одного артиллерийского орудия не выдавало присутствия здесь каких-либо войск. Было непривычно тихо. Только с юго-запада изредка доносились стонущие, раскатистые взрывы. Вздрагивала земля, да там, на горизонте, изредка полыхали бледно-розовым пламенем зарницы.

— Ночь ваша. Отдыхайте, а завтра — по экипажам. Размещайтесь в этой землянке, — показал капитан на еле заметный бугорок у купы орешника.

В землянке пахло сырой глиной и прелыми листьями. Кем-то чиркнутая спичка вырвала из раздвинувшейся темноты два снопа соломы в углу и березовый пень посреди землянки, на котором стояла плошка с фитилем. Зажженная, она осветила тусклым светом всю небольшую яму, прикрытую ветками. Расстелив солому, улеглись вповалку. Скоро все заснули, кроме Рагозина. Ивану не спалось: все то, что довелось видеть во время отхода, никак не удавалось переварить его уставшей от тяжких дум голове…

Рагозин под дружный храп товарищей стал было засыпать, но услышал снаружи торопливые шаги и знакомый голос:

— А ну, товарищи, подъем!

Все пять танкистов поднялись, как по боевой тревоге. Рагозин первым выскочил из импровизированной землянки и оказался лицом к лицу с капитаном. В стороне были видны в сумерках еще три силуэта.

— Вести неладные, товарищи, придется спешить в экипажи, — сказал капитан и, тотчас же вынув из кармана листок бумаги, стал при свете карманного фонарика читать, кто в какой экипаж назначается.

Батальон, в который был назначен Рагозин, сосредоточился километрах в двух, в пологом овражке, заросшем кустарником. В пути лейтенант коротко объяснил Рагозину, что тут, в лесочке, укрылось два батальона недавно сформированной танковой бригады с противотанковыми средствами и автоматчиками, а там, куда они идут, сосредоточился резерв комбрига; что, по полученным сведениям, противник танковыми и механизированными соединениями рвется вдоль шоссе Орел — Тула на Москву; что по данным разведки его передовые части находятся километрах в пятнадцати отсюда и утром возможна встреча с ними.

Лейтенант, как бы между прочим, поинтересовался — доводилось ли Рагозину водить танк Т-34.

— Не довелось, — ответил Рагозин, — но поведу, не сомневайтесь, товарищ лейтенант. Опыт инструктора по вождению имею. Конечно, немного потренироваться надо…

С появлением солнца низко прошел самолет-разведчик. Он сделал небольшой круг над леском и, оставив за собой белую дымовую дорожку, ушел на юго-запад. Скоро с переднего края донеслись громовые раскаты артиллерийской канонады, качнули и вздыбили землю разрывы авиационных бомб.

— Как, механик, познакомился с машиной, не подведешь, если атаковать придется? — спросил Рагозина командир танка лейтенант Зубарев.

— Не волнуйтесь, командир, все знакомо по БТ, только броня здесь раза в три мощнее, ну и пушка тоже, машина потяжелее, конечно… В общем — класс!

К полудню на шоссе показалась гаубичная батарея на конной тяге. Она на рысях прошла на восток. За ней другая, третья…

— Артдивизион отходит, видать, дела неважные, — проговорил Зубарев, наблюдая за шоссе в бинокль.

Скоро на легких тягачах «Комсомолец» подошла к лесочку противотанковая батарея сорокапяток. Развернувшись, она встала у опушки и стала готовиться к бою. Позднее показались на шоссе отступающие части нашей пехоты. Шли они в полном порядке и занимали ранее подготовленные рубежи. Можно было понять, что отходят они под прикрытием сильных арьергардов. К вечеру движение войск прекратилось. Однако ночь была неспокойной: то в одном, то в другом месте вспыхивали не только ружейно-пулеметные, но и артиллерийские перестрелки. Осветительные ракеты почти не покидали ночного неба, обливая местность мерцающим светом.

А утром, когда солнце выкатилось из-за горизонта, тяжелые вражеские бомбардировщики несколькими волнами пошли на позиции сосредоточившихся за ночь наших войск. С поразительной наглостью фашисты снижались до трехсот метров, отыскивая цели, но по всему было видно, что бомбят неприцельно, по площадям, надеясь вызвать панику в наших войсках и вскрыть их точное расположение.