Паола Волкова - Дневник

Относительно Х. Разочарование. Меня интересуют Гамлеты, т. е. мужчины, кот. из потенциальной гениальности, из гениального полуфабриката в критический момент могут сотворить себя, как человека, т. е. быть. Но мне смешны Гамлеты, кот. превращаются в Розенкранца и Гильденстерна.

Это интересно. Гамлет, кот. становится Розенкранцем. Убить в себе обоих, тех, кто учились с тобой в Болонье и ты ушел в другую сторону, а они остались на месте. Х., ставший Гильденстерном, а мог быть Гамлетом. Я – не сойду с места.

Надо писать книгу Забродину и Шекспира, а то меня обойдут и буду виновата только сама.

Получили письма от Маши. Ей хорошо, но плохо. Хорошо, потому что она живет в другом мире, учится, получает новое развитие. Плохо, потому что одиноко и нет меня. А мне без нее – это без нее, т. е. полжизни.

Бесконечный сентябрь. Написала плохую статью для каталога.

Готовлюсь сразу к отъезду в Хельсинки и в Берлин. Ничего не успеваю. С 25 до 30 много времени провела с бесом Женей Цветковым. Судьбы все плетутся и сплетаются не здесь.

Говорила вчера с Мер. и Х. Ничего не знаю и об этом и вообще ни о чем.

Главное Маша. Отправили с Володей деньги. Спасибо Наташе. До смерти боюсь лекций в Хельсинки. Сны не снятся. Загадывать нельзя ничего. Женя сказал (он гадал), вынув одну карту: будет справедливость. Когда-то мне сказал Боря Иванов: останешься одна, но будет истина. Это не самое плохое, хотя и не самое легкое. И все-таки мне не на что и не на кого жаловаться.

Ужасные дни.

23. XI вернулась из Берлина. Это были каникулы целой жизни. Жила по-человечески, полнокровно. Москва встретила меня «нашей» жизнью. Вот она:

25. XI скончался Мераб Мамардашвили. Он умер точно как жил. Одиноко, на аэродроме между Москвой и Тбилиси.

27. XI была гражданская панихида в морге ин-та Морфологии. Кто-то был вокруг, какие-то плохо одетые и плохо вымытые философы отечества, все слишком худые (как Вадим) или рыхлые и ни одного мужчины, кроме того, кто в гробу. Он жил отдельно и в гробу был отдельно и странно, что вокруг стояли эти мужчины и женщины. Я остаюсь одна, совсем одна. На мои плечи ложится все большая нагрузка. Дай силы, Боже, Боже мой!

27. XI положили в больницу Таню. Сегодня, 28.XI, будут делать операцию, а потом… мгла и тьма выхода из операции и ожидания результатов анализа.

Боже, Боже, помилуй мя.

Силы придется брать где-то на все, на все и выглядеть придется хорошо. Иначе «не потянуть».

В Москве – голод. Отцы Отечества болтают языками. Нет ничего. Посмотрим, что будет дальше.

Сегодня очень жалко, что не записала несколько снов, приснившихся в Берлине. Один был о Мерабе. Кажется, он со мной прощался.

Другой был с 22 на 23 ноября, т. е. с четверга на пятницу. Помню, что меня поздравлял с чем-то и жал руку кто-то вроде Горбачева, т. е. высокопоставленное лицо. И еще по логике, известной лишь сну, там были дети – девочки и молоденькие девушки. Это хорошо. Авось «прорвемся».

В Берлине[68] Отар,[69] Питер Штайн[70] и маэстро Клаудио Аббадо.[71] Была в театре Штайна. Шаубюне 21.XI на пьесе Роберто Риччи и 19 в Филармонии на концерте Аббадо, после чего мы обедали в шикарном ресторане и договаривались об Австрии.[72]

Таню выписали. Дай бог! Только чтобы все было хорошо. Мне противно от себя самой.

В моем черном кольце изнутри налит рис от поминальной кутьи.

В ночь с 4.XII на 5.XII Марьяна <Марианна> видела сон. Мы с ней в комнате и говорим о бытовом. Вдруг она видит, что на окне на ее глазах распускается цветок, огромный пион или лотос и от него идет (из него идет) свет, струится голубой и золотой. Она говорит: Паола Дм<итриевна> да посмотри же. Я оглянулась и чудо с цветком повторилось снова. Какой замечательный сон (со вторника на среду). Но пока, сегодня мне как-то тошно, тошно. От самой себя тоже тошно.

Положение мое все ухудшается. Сил нет ни на что. Если не найду их где-то – я пропала. 3.XII было 9 дней. Это отвратительно. У Кони Мусханишвили человек 30, почти всем, кроме нескольких человек, Мераб безразличен и они даже рады, что его нет. Юра Замошкин[73] рассказал мне, что в Париже какая-то дама рассказывала ему, как она любила Мераба, и Юра добавил: «Я и сам его очень любил». Важен голос, интонация. Он его конечно же любил. Мераб был зажат в безвыходность. Я пришла после поминок, зажгла свечку, выпила водки и услыхала, как Мераб сказал: «Спокойно, Паола, спокойно… Не суетись, не влезай, отойди… Спокойно». Опять-таки важны интонации голоса.

Снова земля медленно уползает из-под ног. Внешне дела кое-как движутся. Впереди какие-то перспективы, но внутри усталость, апатия и сама не знаю чего хочу. Мне пора встретиться с Машей, моя душа устала от разлуки. Мераба я больше никогда не увижу. Почему я не запомнила тот сон, когда он был в пальто и я его провожала и на платформе стояла елка. И еще одного. Он тоже был в пальто.

По всем показателям наш «Фонд» <Андрея Тарковского> должен зачахнуть, но жизнь неожидана и причудлива. Сны мне не показывают.

Сегодня с утра беспокойство. Позвонил мой Вовочка, что Маша просила ей позвонить. Что-то случилось, видимо. Мне посчастливилось заказать разговор. Звонила Марьяна <Марианна> и сказала, что ей снился Мераб. Она видела во сне близко его лицо и она ему сказала: Не может быть, чтоб это были Вы, ведь Вы умерли. Он положил ей ладонь на затылок и она почувствовала тепло и тяжесть. Он просил ее передать мне привет.

Я ничего не вижу во сне, а она видит мои сны. Почему он сам не пробьет толщу моей глухоты и не придет ко мне, хотя бы во сне?

Я действительно, как Иван Бездомный в Покровском Стрешневе. Во мне нарастает другой человек, кот. все иначе видит, слышит и чувствует. Некое раздвоение: сразу два человека – новый и старый. Они вне конфликта. Новый дает старому дожить жизнь.

25. XI Умер в аэропорту Внуково Мераб Мамардашвили. Я никогда больше его не увижу, разве что во сне.

Впервые я увидала его и мы познакомились 14 мая 1976 года. Вал<ентина> Як<овлевна> Ляудис[74] много рассказывала о нем и я, наконец, выбралась на его лекцию в МГУ в ф-т психологии. Меня потряс его образ, его облик, его абсолютное отличие от всех. Мощное энергетическое поле захватывало в плен всех, мужчин и женщин. Стиль, пластика монолита. Большая выразительная голова, могучие плечи, грудь. Он был весь подтянут к плечевому поясу, утвержден в плечах. Почти лишенная волос голова не только не портила его, но как-то обнажала лицо и трудно было представить его с волосами. Внимательные (усиленные очками) серые холодные глаза, взгляд этого человека были неотразимы значительностью и особой мужской оценивающей наблюдательностью. Я обмерла. За месяц до этой встречи я потеряла своего отца.