Ирина Измайлова - Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам»

Ольга не могла оставить отца одного и приехала к нему с малышом Володей. Туда же вскоре приехал и получивший освобождение Владимир.

Семья долго скиталась по чужим углам, снимая комнату то у одних хозяев, то у других, но потом удача улыбнулась им.

«В 1956 году папа нашел нам отдельную квартирку с двориком на окраине Щекино, в деревне Грецовка. Этот домик стоит до сих пор. Отдельная квартирка состояла из маленькой комнатки, крохотного коридорчика, выходящего на улицу, и маленького дворика. В комнате стояла односпальная железная кровать с соломенным матрасом. На ней мы с трудом размещались вдвоем и переворачивались по команде. Рядом стояла сделанная мужем маленькая деревянная кроватка, на которой спал Вова, и столик в три доски с ножками крест-накрест. Больше в комнату ничего не помещалось. Эту маленькую комнатку делила на две части печка: «большую», где мы спали, и маленькую, которая использовалась как кухня: там стояли крошечный столик и две табуретки. В этой квартирке нам было очень уютно. В коридорчике летом мы готовили и обедали. У нас был свой дворик, который отделял нас от посторонних глаз. Я ждала Игорешу. Знакомые мне говорили:

– Ты ненормальная! Посмотри, как вы живете. У вас нет своего угла, вообще ничего у вас нет. А ты решилась на второго ребенка!

Родственники вторили им:

– Куда ты торопишься!

– Да, тороплюсь. Мне уже тридцать два года, и отец немолодой.

Я до тех пор так ни разу и не почувствовала себя матерью по-настоящему. Володя был рожден в тюрьме, воспитывался в яслях, где попадались как доброжелательные няньки, так и не очень. Он был ущемлен с рождения, обижен на всех и вся. Поэтому я и решила родить второго ребенка, даже живя в нищете. Я хотела, чтобы мой ребенок почувствовал отца и мать, почувствовал материнские руки со дня рождения. 4 ноября 1956 года родился мой Игореша. Он был рожден в любви и внимании, рос уравновешенным и веселым ребенком и никогда не был таким нервным, как Володя»[9].

Я не случайно так много рассказываю о родителях Игоря Талькова, привожу так много отрывков из воспоминаний его матери.

Эта история во многом объясняет и характер их младшего сына, его удивительную, почти невероятную интуицию, его неприятие любой несправедливости, и ту фатальность, мистическую предопределенность, которая постоянно прослеживалась в его судьбе. Сын людей, испытавших на себе в полной мере роковое давление «красного колеса», но не сломавшихся, не потерявших ни любви к Родине, ни любви друг к другу, наверное, не мог вырасти иным.

Хотя, казалось бы, мало ли было таких семей и таких судеб в России? Много. Но в судьбе Владимира Максимовича и Ольги Юльевны удивительным образом совпало все: трагические судьбы ни в чем, кроме рождения, не повинных родителей, собственное безвинное страдание, любовь, посетившая их среди страшных, нечеловеческих условий, дети, родившиеся от этой любви и в любви выросшие.

Оба были яркими, талантливыми людьми. Оба, каждый по-своему, любили Россию и верили в нее. И этот талант, эта любовь и эта вера, преумножившись, перешли к их удивительному сыну.

Примерный мальчик

Маленький Игорь был беспокойным малышом. Не засыпал, пока мама не пела ему несколько колыбельных песен. Колыбельные закончатся, поет что придется.

В крохотной квартирке совсем не было места, и Ольга Юльевна даже не могла спустить сынишку на пол, чтобы поучить ходить.

Владимир Максимович трудился на заводе, пропадая там с утра до позднего вечера. И в конце концов его труд оценили.

«Наконец, за хорошую работу мужу дали двухкомнатную квартиру в бараке. Мы столько мытарились по частным квартирам, что сначала даже не могли поверить в это. Когда нам дали ключи и мы пришли посмотреть квартиру, я была в шоке. Помню, хоть это и смешно, я стояла и потихоньку щипала себя за руку.

– Неужели это наша квартира?

Переезжали мы на лошади, перевозить-то было, по существу, нечего. Барак был теплый, и я впервые спустила девятимесячного Игоря на пол, тут он и научился ползать, наконец.

Надо было обживать квартиру. Прибили гвозди на стены и развесили наш невеликий багаж. Муж принялся за работу. В первую очередь сделал большой квадратный стол, потом смастерил две табуретки. Наши соседи тоже были нищими, поэтому мебель себе мастерили сами. Максимыч присмотрелся к тому, как люди делали диваны, и решил смастерить сам. Накрутил пружины, достал веревки, вату, разодрал тряпье какое-то. Игорю было тогда всего два года, а Вова (ему тогда было больше пяти лет) уже вовсю суетился около папы: то пружины подавал, то гвозди. Смастерили они отменный диван, он до сих пор стоит у нас на даче. Из досок Максимыч соорудил гардероб. Купили вешалки и почувствовали себя богачами. Первую комнату мы разделили заборкой на части: кухню и жилую часть. Обклеенная обоями, заборка полметра не доходила до потолка. На кухне стояли плита и маленький столик, а в жилой части спали дети. Прошло немного времени, и мы смогли купить ватные матрасы себе и детям и старенький одностворчатый гардероб. Настоящий гардероб! Он использовался у нас для легкой одежды, а для верхней – самодельный шкаф Максимыча. «Богачи!» Чтобы веселей жилось, Максимыч купил с рук маленький приемничек»[10].

Старший брат (Володя был старше почти на три года) заботился о маленьком Игорьке. Пока тот был совсем малышом, качал в самодельной колыбельке, когда подрос, играл с ним, заступался, если кто-либо из старших детей задевал братишку.

Братья очень любили подвижные игры. Когда Ольга Юльевна, истратив колоссальные для их семьи деньги, двадцать два рубля, купила мальчикам грузовик, они целыми днями возились со своей первой собственной машиной. То Володя катал в ней Игоря, то вместе они катали в кузове кота.

Позднее братья устраивали в квартире настоящие спектакли. Перегородка, отделявшая одну из комнат от импровизированной кухни, стала ширмой, игрушки – персонажами кукольного театра. До 1974 года Игорь учился в средней школе № 11 деревни Щекино, одновременно с 1966 года еще и занимался в музыкальной школе по классу баяна. Музыкальные способности у него проявились очень рано.

Музыку Игорь Тальков любил с самого раннего детства. Он ставил стул, на него одну на другую клал две кастрюльные крышки, на ногу помещал крышку от банки и еще одну крышку клал на пол. Таким образом, стул становился барабаном, крышки тарелками. Мальчик упоенно играл, кажется, не замечая, что «инструменты» звучат вовсе не так, как в настоящем оркестре. Вероятно, как всякий человек, наделенный абсолютным слухом, он слышал не треск стула и жестяной грохот крышек от кастрюль, а именно музыку, ту, какую себе представлял.