Всеволод Радченко - Главная профессия — разведка

По нашим делам 2–3 раза мне пришлось проехаться по стране, и так как времени на туристические поездки практически не оставалось, эти выезды были для меня очень интересными. Швейцария в целом поражала не только красотами своих горных хребтов и голубых озёр, но в первую очередь — ухоженностью всех без исключения маленьких и больших городов, прекрасными (уже в то время) автомобильными дорогами, отсутствием на этих дорогах старых автомобилей, как будто все швейцарцы и даже иностранные туристы в Швейцарии ездили только на новеньких и добротных автомобилях. Этот высокий уровень жизни был заметен практически повсюду. Как-то пришлось мне заехать недалеко на французскую территорию. Французская граница от Женевы находится в 5–7 километрах, но разница в уровне жизни тогда была видна практически сразу. Многие дороги во Франции заметно нуждались в ремонте, дома в маленьких городах, видимо, не ремонтировались с довоенного времени, магазины, кафе — всё это заметно отличалось от Швейцарии. Высокий уровень жизни производил впечатление не только на меня, в первый раз выехавшего за пределы нашей страны (а мы жили тогда, большинство из нас, более чем скромно), но и на повидавших мир моих товарищей по группе, и на советских дипломатов с серьёзным стажем работы за рубежом. Запомнился такой эпизод, произошедший как-то после приёма, проводимого нашей делегацией, когда приглашённые гости уже разошлись, а члены нашей делегации ещё оставались в зале, обсуждая текущие вопросы. Среди наших дипломатов находился философ, академик Юдин, бывший тогда советским послом в Китае. Кто-то из товарищей громко спросил Юдина, как он с философской точки зрения представляет себе коммунизм в Швейцарии, и он, не задумываясь, остроумно ответил, что «это будет та же Швейцария, но с двойными чаевыми».

Хочу припомнить некоторые эпизоды из моей оперативной работы в Женеве. Один из них был довольно курьёзный, другой же — более чем серьёзный. Эти эпизоды произвели на меня такое сильное впечатление, что я по прошествии многих лет помню всё, как будто события происходили вчера. Я работал с нашим источником, который давал информацию, содержащую множество деталей: географические названия, восточные имена политических и военных деятелей, нюансы позиций западников. В этой связи на встречах я вынужден был, несмотря на хорошую память, кое-что записывать при получении устной информации. Это было не всегда удобно с оперативной точки зрения — писать на встрече всегда сложно, вне зависимости от того, проходит ли встреча в кафе, парке, ресторане, музее, не говоря уже о том, что это нереально, когда встреча проводится просто на улице. И вот мы решили для сохранения полученной информации от М. использовать записывающий аппарат. В нашей группе был специальный работник по оперативной технике, который осуществлял, в первую очередь, проверку и защиту нашей «импровизированной» резидентуры, а также помощь в проведении операций с использованием уже имевшейся в то время, может быть, не очень совершенной, но достаточно добротной спецтехники. Я был коротко проинструктирован, как пользоваться аппаратом, который был замаскирован у меня на поясе, а микрофон выведен на руке в виде часов. Было решено, что в случае необходимости я могу сказать о наличии записывающего аппарата и нашему источнику. Место встречи вполне располагало к спокойной и продолжительной беседе. И нами был подготовлен ряд дополнительных вопросов, которые я должен был ставить в ходе беседы. Встреча была назначена в парке «Буа де ля Боте» на окраине Женевы, недалеко от слияния Роны, вытекающей из Женевского озера с её притоком Арвой. Встретившись и погуляв по парку несколько минут, мы присели с моим партнёром на заранее выбранную скамейку. Была первая половина дня, в парке людей почти не было. Я включил записывающий аппарат и, слушая очень внимательно, уточняя необходимые детали информации, которые были мне не до конца ясны, спокойно работал, имея в виду, что всё у меня идёт на запись. Я не записывал, как обычно, названий и имён. Встреча продолжалась на этот раз довольно долго, погода была прекрасная, партнёр не спешил, и мы расстались, довольные друг другом. Я поспешил в резидентуру, предвидя, что работы по обработке информации будет ещё много. Каков же был мой ужас, когда пленка оказалась практически неразборчивой: были слышны только отдельные звуки или слова, текст же восстановить было невозможно. Наш специалист-техник также был очень смущён и даже поначалу растерян. Он демонстрировал сначала мне, а потом и Короткову работу аппарата, диктовал всякие фразы — и громко, и шёпотом — всё добросовестно воспроизводилось. Однако моя плёнка была «нечитаемой».

Наконец, специалист пришёл к заключению, что на всём протяжении моего разговора с агентом присутствовала какая-то постоянная стабильная помеха. Я же уселся за непростую в данном случае работу — восстанавливать всю информацию по памяти. Отдельные моменты в информации были очень актуальны и носили достаточно срочный характер, но всё-таки огрехи в моей работе могли присутствовать. Естественно, шеф был недоволен, «технарь» и я — расстроены. И вот, к концу рабочего дня, наш специалист уговорил меня ещё раз съездить на место встречи и проверить, что же произошло с аппаратурой. Оказалось, что всё было значительно проще, чем представлялось нам в различных выдвигаемых версиях: скамейка, на которой велась беседа, хотя и была в тихом месте парковой аллеи, но находилась на склоне высокого берега реки, не очень далеко от воды. И прямо под нами оказался небольшой — метр, может быть, полтора — перепад реки, маленький водопадик, он-то и создал своим постоянным журчанием «защиту» от любого технического подслушивания, и, естественно, именно он «добросовестно забил» всю мою запись. Век живи — век учись!

Второе, более серьёзное происшествие случилось на встрече с другим нашим источником. Я несколько раз встречался с этим человеком. Он передавал нам обширную информацию, в основном носившую «околоконференционный», если можно так сказать, характер: реакцию в кулуарах на различные демарши сторон и характеристики на нужных нам людей. В целом, в данной конкретной ситуации активной дипломатической работы на конференции и вокруг неё, это было весьма полезно. Было известно, что наш агент, поддерживая с нами строго агентурные отношения, тем не менее, иногда, без нашего ведома, встречался с представителями польской и чехословацкой разведок, имел контакты с компартией своей страны и мог находиться в поле зрения западных спецслужб. Учитывая летнее время, встреча была назначена в прекрасном парке Женевы «Парк дез О-Вив» — «живая вода». Парк находился на правом берегу Женевского озера и отличался очень ухоженным видом, симпатичными аллеями, подстриженными кустарниками. Днём в нём гуляли в основном мамаши или бонны с детьми на нескольких детских площадках. Я выехал на встречу на нашей машине с оперативным шофёром и, тщательно проверившись (хочу отметить, что за нами во время конференции швейцарцы наружного наблюдения практически не вели, ограничиваясь контролем на выходе из наших учреждений и прослушиванием телефонов), оставил машину на приличном расстоянии в одном из примыкавших к парку жилых кварталов. К месту встречи я отправился, как обычно, на несколько минут раньше назначенного времени. Идя по аллее, я ещё издали увидел моего партнёра. Большая длинная аллея была пуста, и наш человек неспеша шёл один в мою сторону, так мы сближались. Вдруг, сзади агента, назовём его Густав, на порядочном расстоянии, метрах в 150-ти, а то и в 200-х, появилась ещё одна фигура. Заметив меня (а мы уже практически сблизились с Густавом) фигура неожиданно свернула с аллеи и спряталась за толстое дерево. Этот манёвр привлёк моё особое внимание. Через несколько секунд я увидел, как человек осторожно выглядывает из-за дерева. Густав в это время уже сел на скамейку, и я, находясь в нескольких шагах от него, сел на эту же скамейку, только на другой её конец. Я сразу, не глядя на Густава, пояснил, что у меня есть подозрение, что за ним идёт слежка. Действия Густава также были для меня полной неожиданностью: он вынул из кармана пиджака небольшой пакет, набитый, как потом стало ясно, его письменными донесениями и даже двумя-тремя копиями протоколов заседаний экспертов западных делегаций, и молча положил пакет на скамейку между нами. По формальной теории, возможно, мне не следовало брать пакет, но я знал, что Густав много лет работает с нами и, пусть допуская иногда своего рода недисциплинированность, никогда не был заподозрен в предательстве. Как-то практически не задумываясь, действуя инстинктивно, я накрыл пакет полою плаща и, подвинув к себе, положил его даже не в карман, а за пазуху. В этот момент на другой стороне поляны, на которой мы сидели, за живой изгородью возникло движение. Кусты, которые были метрах в пятидесяти от нас, раздвинулись, и я заметил физиономию человека. Сомнений не было — это была слежка, довольно примитивная, но слежка. Не глядя на Густава, не потеряв присутствия духа, я спокойным и тихим голосом объяснил ему, что сегодняшнюю встречу мы на этом прервём, назначил место нашей следующей встречи и предложил прибыть на эту встречу по проверочному маршруту. Маршрут был заготовлен мною заранее, поэтому пояснения мои были краткие, но достаточно чёткие. Густав, как человек опытный, понимал меня буквально с полуслова. В заключение я предложил ему продолжить как бы его прогулку по парку, а сам пошёл через некоторое время в обратном направлении. Выйдя из парка на первой же улице, достаточно малолюдной в это время дня, я быстро понял, что наружка идёт за мной. Теперь я видел двух людей, ведущих слежку в самом классическом варианте: один — поближе ко мне — шёл по противоположной стороне улицы (мне показалось, что это был тот самый человек, который прятался за деревом), второй вёл меня на почтительном расстоянии, следуя прямо за мной. Понимая, что наружка, видимо, приняла решение установить мою личность, и не собирается осуществлять какую-либо провокацию, я не проследовал к машине (она имела дипломатические номера, и там находился наш водитель), а двинулся по кварталу вверх, зная, что в конце квартала по перпендикулярной улице проходит трамвай. Мне повезло: появился трамвай, проехал мимо меня и, повернув метрах в 20–30 от меня, остановился. Прибавив шаг, а за углом пробежав пару десятков метров, я вскочил в уже трогавшийся трамвай. Почувствовав неладное, наружник выскочил из-за угла, но было поздно — трамвай набрал скорость.