Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе - Дмитрий Львович Быков
После встречи с Тургеневым в Париже, еще до знаменитой ссоры, которая едва не кончилась дуэлью, молодой Толстой пишет: “Никогда не думал, что он способен так сильно любить”. И это наводит нас на мысль, что он и не мог так любить – он старательно создавал легенду о своей влюбленности в прелестное существо. Влюбленность действительно имела место, но влюбленность, очень для Тургенева характерная: он ценил в людях приобщенность к искусству, он влюблялся в талант. При всем его дурном характере он всегда умудрялся даже о нелюбимых им людях, как о Некрасове в последние годы или о Толстом, говорить хорошее, он был довольно объективен. С Толстым, с которым чуть не дошел до драки, которому крикнул, что “даст ему в рожу”, когда тот отрицательно отозвался о благотворительности его дочери, Тургенев мало того что возобновил добрые отношения (правда, через семнадцать лет), он еще и писал Фету: “Прочел я «Поликушку» Толстого и удивлялся силе этого крупного таланта. Только материалу уж больно много потрачено, да и сынишку он напрасно утопил. Уж очень страшно выходит. Но есть страницы поистине удивительные. Даже до холода в спинной кости пробирает, а ведь она у нас и толстая, и грубая. Мастер, мастер”. Или после критической статьи Павла Анненкова о “Войне и мире” пишет самому Анненкову: “Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он всё об этом знает, коли даже до этих мелочей дошел, а он и знает только эти мелочи. <…> Со всем тем есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать и которые возбудили во мне озноб и жар восторга”.
Иной вопрос, что, будучи человеком довольно претенциозным, в каких-то отношениях даже фальшивым, он и творит миф о великой любви.
Считают, что эта любовь пережила три этапа. Сначала он безумно влюблен, а она не обращает на него внимания; потом случается резкое потепление: в 1853 году, когда Тургенев, находившийся фактически под домашним арестом за некролог Гоголю, приезжает по чужому паспорту из Спасского в Москву, видится с Виардо, приехавшей на гастроли, – она поражена риском, на который он пошел. После смерти Николая I он получает разрешение выехать в Париж, и якобы в 1856 году, когда Тургенев всем друзьям пишет, что идиллически счастлив, он наконец добивается взаимности и как-то неожиданно становится отцом мальчика Поля. Об этом судят в основном по двум причинам. Во-первых, мальчик Поль действительно очень на него похож, в особенности на молодого Тургенева, еще с небольшой бородкой, такого денди. Он вырос замечательным скрипачом и дирижером и ростом от всей семьи Виардо отличался (Тургенев, как вы знаете, был гигант, именно по этой причине он выведен Достоевским в образе маленького Кармазинова в “Бесах”). Во-вторых, повод к такому заключению дает письмо, в котором Тургенев приветствует рождение Поля. Письмо это выдержано в таких восторженных, в таких, прямо скажем, буффонских тонах, что столь безудержная радость совершенно непонятна. Особенно часто цитируется фраза “Я становлюсь пророком; я читаю во мраке грядущего, в Conversation’s Lexicon 1950 г.: «Виардо (Поль, Луи, Иоахим), знаменитый (пропускаю “кто”), родился в Куртавнеле, в Бри, и т. д. и т. д., сын знаменитой Полины Гарсиа и т. д. и т. д.»”. Проблема только в том, что опускается конец фразы: “…и одаренного писателя и переводчика «Дон Кихота»”.
Так что Тургенев честно, по крайней мере в письмах, рассчитанных на чужой глаз, подчеркивал, что это сын чудесного Луи. Тем не менее сам тон этого письма, пожалуй, слишком интимен и пафосен.
Тургеневу постоянно приписывают то сынка Поля, то дочку Клоди (домашнее прозвище Диди), которая имела с ним какую-то особенно тесную связь. На самом же деле Тургенев, капитально рассорившись с матерью в 1850 году, умудряется забрать у нее свою дочь Пелагею от белошвейки-красавицы Авдотьи Ивановой, его любовницы, переименовать в Полинетту и поселить в семействе Виардо. Со стороны Полины Виардо это поразительный жест доброй воли: взять дочь поклонника, воспитывать вместе со своими дочерьми. Но с Виардо у Пелагеи, которая стала Полинеттой, отношения сложились непростые, о чем сам Тургенев написал стихотворение в прозе “То не ласточка-щебетунья…”. Она считала, что в семье Виардо ее не любили, но отца любила страстно, благополучно вышла замуж, Тургенев дал за ней огромное по тем временам приданое.
Третий период отношений Виардо с Тургеневым – самый трогательный и самый любопытный. В это время никакой связи, никакой интимности у сорокатрехлетней Виардо и сорокапятилетнего Тургенева быть не может. Она стареет, как многие южанки, очень быстро. Тургенев с нежностью пишет о ее будничном платье с коричневыми разводами и серой шляпке, о том, как она, уйдя со сцены в разгар карьеры, всю себя посвятила преподаванию, но это отношения именно бывших любовников, бесконечно трогательные. У Тургенева случаются в это время другие увлечения, другие связи, в частности с актрисой Марьей Гавриловной Савиной; в семействе же Виардо он просто живет. Живет в ситуации такого классического треугольника.
Луи Виардо, бывший директор Итальянской оперы в Париже, переводчик “Дон Кихота” на французский, и Тургенев, знаменитый переводчик русской классики на французский, любимый во всем Париже аристократ, научивший французов правильно писать романы, вместе охотятся, вместе принимают морские ванны, вместе дают Полине Виардо советы по репертуару. В это же самое время у Полины Виардо ничем не стесненная жизнь: увлекаясь то одним, то другим аристократом, она дает блестящие приемы, ведет умные беседы, и все довольны. Собственно, это очень комфортная жизнь. И когда Тургенев жалуется беспрерывно в письмах на то, что природа не дала ему семьи, что он так и не завел своего дома, а всю жизнь прожил “на краешке чужого гнезда”, и какая это ужасная, в сущности, жизнь, мы не должны забывать, какая это прекрасная, в сущности, жизнь, какая она удобная, какая минимально ответственная. Как мало истерик и драм, как мало быта, потому что весь быт берет на себя семья Виардо, как много плюсов: пребывание в главных столицах Европы, вечная тоска по Спасскому-Лутовинову, хотя никто ведь не мешал Тургеневу приезжать в Лутовиново. Больше
