Оппенгеймер. История создателя ядерной бомбы - Леон Эйдельштейн
Кавалерист на корабле
Вряд ли я мог предпринять что-то, что-то сделать или не сделать, будь то работа по физике, или лекция, или то, как я читал книгу, как я беседовал с другом, как я любил, что не вызывало бы во мне чувства глубокого отвращения, словно я делаю что-то не так.
Роберт Оппенгеймер
Одновременно с Оппенгеймером в Кембридж приехали Фредерик Бернхейм, собиравшийся изучать здесь биохимию, а также еще несколько их гарвардских соучеников, но наш герой чувствовал себя одиноким, поскольку отношения с Бернхеймом быстро сошли на нет (явно сказалось напряжение, возникшее между ними еще в Гарварде), а прочие знакомые держались на расстоянии. Неизвестно, что именно произошло между Робертом и Фредериком, но в письме к Фергюссону Оппенгеймер писал, что краснеет, когда думает о Бернхейме.
Стрессы провоцируют и усугубляют невротические расстройства – это аксиома. Переезд в Кембридж стал одним из самых крупных стрессов в жизни нашего героя, и то, о чем будет сказано далее, нужно оценивать с учетом этого обстоятельства.
Не меньше, чем одиночество, которое вдали от дома ощущается особенно остро, Роберта угнетало то «подвешенное» состояние, в котором он оказался. Вопрос с поступлением в магистратуру решался довольно долго. Попробуйте поставить себя на его место. В Гарварде вы были в числе лучших учеников, и перед вами открывались определенные возможности, но вы предпочли продолжать обучение в Европе и в результате «остались на бобах». Есть отчего переживать, не так ли?
Для того чтобы доказать свою способность к исследовательской работе, Роберту пришлось сделать шаг назад. Вместе со студентами, которые только готовились стать бакалаврами, он посещал лекции и лабораторные занятия, на которых заново обучался азам исследовательской деятельности. Патрик Блэкетт (еще один будущий лауреат Нобелевской премии), которому поручили наставничество над Оппенгеймером, представлял идеального исследователя так: «Он должен владеть ремеслом стеклодува и уметь обрабатывать металл, пускай и не в той степени, чтобы зарабатывать себе на жизнь этими занятиями, он должен уметь плотничать, фотографировать, монтировать электрические цепи и создавать всевозможные приспособления, для него крайне ценна инженерная подготовка, и он должен уметь применять свои математические способности на практике». А наш герой не мог спаять два провода, не говоря уже о владении рубанком, напильником или выдувной трубкой. «Дела мои очень плохи, – жаловался он Фергюссону. – Лабораторная работа – невероятная скука, и успехи мои настолько малы, что вряд ли можно сказать, что я чему-то научился… Лекции отвратительны». Короче говоря, ничего хорошего.
Все это ввергло нашего героя в столь сильную депрессию, что в Кембридж приехали встревоженные родители, пригласившие с собой Инес Поллак, с которой Роберт учился в одном классе в Школе этической культуры. О связанных с приездом родителей странных обстоятельствах известно в основном по дневнику Фергюссона, которому рассказывал об этом Роберт. Показания свидетеля, данные на основании слов другого лица, не имеют большой ценности в суде, но в нашем распоряжении нет других источников. Каждый из читателей волен поступать по своему усмотрению: верить или не верить.
В Саутгемптон, куда должны были приплыть родители, Роберт ехал на поезде, причем в вагоне третьего класса. То ли с деньгами у него в тот момент было туго, то ли не смог купить билеты получше. Напротив него сидела парочка, которая миловалась, не стесняясь окружающих, и это отвлекало нашего героя от чтения научной литературы по термодинамике (было бы странно, если бы Оппенгеймер коротал время за чтением газеты). Когда мужчина вышел из вагона, Роберт поцеловал женщину, после чего упал перед ней на колени и, рыдая, стал просить у нее прощения… Но это еще не все. В Саутгемптоне, поднимаясь по лестнице, ведущей с перрона в город, он увидел внизу свою попутчицу и… швырнул ей на голову свой саквояж, который, к счастью, пролетел мимо.
В этой истории невероятно все – от поездки третьим классом до швыряния саквояжа в незнакомую женщину. Но тем не менее история стала одним из анекдотов о Роберте Оппенгеймере и заслуживает место в его биографии.
Не расслабляйтесь, дальше будет еще невероятнее…
Инес Поллак понадобилась Элле Оппенгеймер для того, чтобы излечить Роберта от депрессии. Любовь – лучший целитель, разве не так? Однако Фергюссон пишет, что Элла считала Инес недостойной парой для своего сына, так что вся эта затея выглядела чересчур… хм… пикантно. Оппенгеймеру пришлось проявлять внимание к Инес, она воспринимала его ухаживания благосклонно, и скоро дело дошло до постели. Кто кого туда затащил – неизвестно. Фергюссон сообщает лишь, что оба лежали раздетыми и дрожали от холода, а затем разрыдались. И тут в дверь постучалась Элла…
Если в детстве отношения Роберта с матерью были безоблачными, то по мере его взросления на небосклоне начали появляться тучи. Причина была банальной. Элла пыталась сохранить контроль над сыном, а тот всячески этому сопротивлялся.
После конфуза Инес уехала в Италию, куда она вроде как и собиралась изначально, а Джулиус и Элла остались при сыне надолго. И надо признать, что основания для этого у них имелись. Депрессия Роберта не развеялась, а, напротив, продолжала усугубляться на фоне осознания своей никчемности…
Наш герой совершил весьма распространенную ошибку – он выбрал неверную цель. «Чистому теоретику» нечего было делать в Кембридже, где правил балом Резерфорд, фанат и корифей эксперимента. У англичан есть выражение «кавалерист на корабле». Так говорят о людях, оказавшихся не на своем месте и занимающихся не своим делом. В Кембридже Роберт Оппенгеймер был кавалеристом на корабле.
Напрашивается вопрос: на что он рассчитывал, отправляясь туда? Он же прекрасно осознавал свою неприспособленность к лабораторной работе и должен был понимать, что обрекает себя на страдания. Скорее всего, он втайне надеялся, что сумеет как-то отвертеться от лабораторной работы. В конце концов, паять да плотничать умеют многие, а светлую голову Бог дает не каждому. Определенно заслуживает упрека Реймонд Эдвард Пристли, секретарь Колледжа Христа, ведавший приемом в магистратуру (при всем уважении к этому выдающемуся ученому, принимавшему участие в двух антарктических экспедициях). Пристли знал, что экспериментатор из Оппенгеймера никудышный, и должен был понимать, что раз уж он за три года, проведенных в Гарварде, не смог освоить лабораторное дело, то вряд ли сумеет сделать это за несколько месяцев, да еще и в непривычной для него обстановке. Не стоило обнадеживать Оппенгеймера, следовало сразу же отказать ему наотрез. Впрочем, можно было поступить и иначе – найти ему руководителя, нуждавшегося именно в теоретике. В конечном итоге проблема была решена не лучшим, но единственно возможным образом. Оппенгеймера пристроили (иначе и не сказать) в лабораторию Джозефа Джона Томсона, лауреата Нобелевской премии, предсказавшего существование электрона. Томсон был выдающимся ученым, но возраст его близился к семидесяти годам,
