Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник
Но вскоре она поняла, что она не единственная. Через несколько дней после ее приезда он взял в постель другую девушку, затем, после того как Ламар повез девушку домой, Элвис постучал три раза в стену между их спальнями, призывая ее к себе. Частым посетителем оставалась Маргит Буэргин, а спустя неделю или две Элвис объявил, что его приедет навестить Дженни Уилбанкс, девушка с железнодорожной станции в Мемфисе, — но она приняла и это, и со временем они с Дженни даже подружились.
Нередко она могла слышать его и его девушек через стенку своей комнаты, и хотя она сомневалась, что Элвис позволял себе с другими больше, чем с ней, это в действительности мало ее утешало. «Каждую неделю было по крайней мере две девушки, по выходным больше… Это часто были красивые девушки, [но] хотя я испытывала к ним ненависть, я знала, что они не останутся. Я же останусь. Я не давала ему возможности видеть меня плачущей, [и] я все время говорила себе, как мне повезло… Он никогда не извинялся. Мне кажется, он никогда не чувствовал себя обязанным давать мне объяснения. Я хорошо помню, как было мучительно ложиться с ним в постель через десять, может быть, двадцать минут после того, как уходила другая девушка. Часто бывало, что мы вовсе не занимались любовью; иногда он просто целовал меня на ночь и засыпал. Для него это было чем — то вроде утешения».
В первых числах февраля они переехали в элегантный, опрятный трехэтажный белый дом с лепниной на Гётештрассе, 14, всего в нескольких минутах ходьбы от отеля «Грюневальд». Они платили за аренду сумму, равную 800 долларам в месяц, в несколько раз большую существовавших расценок, но дом более чем отвечал их запросам. Там были кухня, чтобы могла готовить бабушка, пять спален, просторная гостиная для приятного времяпровождения и домовладелица, фрау Пипер, которая оговорила в качестве одного из условий аренды, что оставляет за собой комнату в доме, дабы выполнять обязанности экономки и одновременно приглядывать за своими американскими постояльцами. Фрау Пипер и бабушка составляли странную пару — они вместе ходили за покупками, вместе готовили, вместе выпивали, были явно привязаны друг к другу, но вместе с тем часто вздорили, хотя языка друг друга не понимали.
Это было, конечно же, не идеальное устройство, но это был дом, удаленный от назойливых глаз посторонних, если не считать определенных, установленных часов. По указанию Элвиса сразу же была вывешена табличка с надписью «AUTOGRAMME VON 19.30 BIS 20.00»[1], и Элвис появлялся точно в 7.30 вечера, чтобы раздать автографы под любопытствующими взглядами соседей. Каждое утро бабушка пекла на завтрак печенье, готовила яичницу и поджаривала бекон, и они все усаживались за большую семейную трапезу, после чего Элвис отправлялся на службу, а все остальные снова шли спать. К этому времени Элвисом было куплено по меньшей мере десять пар непромокаемых танкистских ботинок (которые пришлось специально заказывать в гарнизонном магазине по цене 45 долларов за пару), и Ред и Ламар занимались тем, что начищали до блеска эти ботинки и гладили и стирали дюжину дополнительных униформ, также приобретенных им. Элвис теперь появлялся дома на обед почти каждый день, перелезая через забор позади дома, но уже скоро практически перестав вводить этим в заблуждение кого бы то ни было из своих поклонников, которые с точностью часов поджидали его прибытия.
Впрочем, именно вечером и в выходные дни они по — настоящему начинали чувствовать себя на Гётештрассе, 14, как дома. С опущенными шторами и приглушенными звуками улицы, толпой девушек вокруг и радиоприемником, настроенным на волну армейской радиостанции, крутящей самые последние американские хиты, могло почти показаться, что нет никакой особой разницы между Германией и Грейс лендом, не считая акцента некоторых посетителей. Элвис постоянно гонял на проигрывателе пластинки с записями «The Statesmen», «The Harmonizing Four», Марти Роббинса, Джеки Уилсона и Пегги Ли, поющей «Fever», а когда они не слушали музыку, Элвис, Чарли, Ред и Рекс нередко собирались вокруг рояля, который Элвис взял напрокат во Франкфурте, и пели госпельг, старые любимые баллады и рок — н–ролльные вещи. Вскоре после их переезда Чарли принес Элвису альбом юбилейных спиричуэлов «Golden Gate Quartet», от которого пребывал в полном восторге. Там были такие классические вещи, как «Blind Bamabus» и «Swing Down, Chariot», а также заразительная быстрая вещь «Born Ten Thousand Years Ago», понравившаяся Элвису, как и единственная попсовая песня «I Will Be Home Again», которую он с Чарли стал разучивать дуэтом. Чарли, который учился вокалу у профессора Ли Роя Абернати из Кантона, штат Джорджия (Абернати являлся автором «Gospel Boogie» и был одним из столпов госпел — традиции), немного поработал с ним над его техникой, побуждая добиваться большей полноты звучания, помогая ему шире использовать почти трехоктавный диапазон своего голоса.
Музыка почти неизменно вела к воспоминаниям о шоу — бизнесе и мыслям о доме. В своем первом обстоятельном интервью со времени прибытия в Германию, в телефонном разговоре в радиоэфире с мемфисским диджеем Китом Шеррифом незадолго до переезда в нынешний дом, Элвис признался, что на этом этапе своей жизни просто не мыслит себя без шоу — бизнеса. «Это так или иначе зацепляет тебя, не важно, певец ты или рабочий сцены. Понимаете, когда это вошло тебе в кровь, без этого трудно обходиться». Когда его попросили поприветствовать своих многочисленных друзей в Мемфисе, он выразился так: «Я хотел бы сказать, что они никогда не узнают, как прекрасен наш старый добрый Мемфис, пока не уедут из него на какое — то время, и я попросту считаю дни и часы, когда смогу вернуться и снова жить тем, чем я жил, потому что этим я живу в своих мыслях и в своем сердце, — и это обязательно случится!»
Для своих друзей в Германии у него были менее сентиментальные воспоминания. Он говорил им о контрактах на участие в фильмах, заключаемых Полковником, и о договоре с RCA, по которому он будет получать 1000 долларов в неделю в течение следующих двадцати
