Лена Ленина - Миллионеры шоу-бизнеса

Любопытствую условиями быта простой советской семьи, взрастившей мультимиллионера.

– У нас была трехкомнатная квартира на третьем этаже без лифта. Мы там жили вчетвером: мой отец, бабушка, царство ей небесное, мама и я. Это было в Люблино, в то время даже не Москва. Коридор, кухня с газовой колонкой, где я играл в футбол. Я там гулял по улицам, ходил в детский сад, где случилась моя первая любовь в возрасте трех лет. Я ее хорошо помню: она была симпатичной, смуглой, с резиночкой на руке вместо украшения. Она была у нас новенькой, ее привели и сказали: «Знакомьтесь, это новая девочка, фамилия ее Маслова». А как ее зовут, никто не сказал. У нас шкафчики были рядом, потому что я сразу же перенес свои вещи в соседний шкафчик.

Несколько десятков проинтервьюированных мною миллиардеров испытывали крайнюю нужду в детстве.

– Жили мы более чем скромно, – подтверждает мою статистику Архипов. – Хотя мой отец и выезжал за границу, мама тоже там работала. Мой лихой папа, думая, что всегда будет жить хорошо и иметь командировки за границу, откуда будет привозить колготки и дубленки и сдавать в комиссионные магазины, купил кооператив в Москонцерте за девять тысяч рублей, было это в шестидесятые годы, это были фантастические деньги, и с этого времени все зарабатываемые деньги уходили на погашение долга за эту квартиру.

– Неужели голодали?

– Нет, мы не голодали. Боже упаси, гневить Господа. Хотя у меня было много друзей, которые жили лучше нас. Мама одного была директором гастронома, тогда это было фантастикой, правда? У кого-то папа работал начальником мясного отдела. Они жили хорошо. А мои родители не были приспособлены к бизнесу. Когда мама привозила из Чехословакии хрустальные люстры, она сама их не продавала, а сдавала в комиссионный магазин. Предположим, комиссионка отдавала сто пятьдесят рублей за вещь, а «с рук» это стоило бы четыреста. Ну и вот. Зато она говорила: «Мы не спекулянты». У нас была чудесная компания друзей, и когда меня приглашали на дни рождения, мне часто не в чем было идти. Однажды мой отец поехал работать в Париж на три месяца, он там танцевал и работал у Моисеева балетмейстером, ставил какие-то танцы. Он тогда мне привез джинсы, которые мне совершенно не шли, были не по размеру. А обувь я донашивал папину.

Он заботливо пододвинул ко мне вазочку с десертом – сухими вишнями, он их фривольно называет «засахаренные экстремальные части груди начинающих певиц». Этой своей заботливостью он не похож на единственного ребенка в семье. Так и оказалось.

– У меня есть сестра. Я ее безумно люблю. Она закончила университет в Америке. Она – очень известный продюсер. Она продюсировала знаменитого гитариста Ал Ди Миола. Почему я не беру ее к себе на работу? В бизнесе всегда возникают трения с близкими родственниками. А я настолько ее люблю, что не хочу с ней поссориться. Ни за какие деньги. Хотя понимаю, что она много могла бы мне принести контрактов и серьезных проектов.

У будущего крестного отца шоу-бизнеса, наверное, часто звучала музыка в доме?

– В то время, когда слушать было нечего и не на что, папа привез из Японии с выставки «Эко-70» «Панасоник», красивый крохотный магнитофончик. Мне было восемь лет. Я тогда первый раз в жизни услышал совершенно другую музыку. Он много записал на кассеты с радио там, в Японии. Покупать пластинки было для папы дорого.

Спрашиваю, какое у него образование, и заранее готова услышать что-нибудь не очень совместимое с шоу-бизнесом.

– После школы я закончил Московский университет, по специальности я – филолог-китаист. А потом было радиовещание. Вел программы на китайском языке. Иногда на английском.

Попросила рассказать о самом важном детородном процессе в его шоу-бизнес-жизни, о том, как родилась самая крупная радиостанция страны. Он метнул на меня взгляд, преисполненный подозрительности, но, увидев мое открытое и честное лицо, успокоился.

– В 1988 году я уехал в Норвегию, в Осло, ушел в частный бизнес, при создании радиостанции «Рокс» я был первым директором радиопрограммы. Потом в 1994 году мы с моим партнером были уволены. Я не понравился тогдашнему начальству тем, что слишком хорошо разбирался в радио и слишком хорошо разбирался в финансах. Эта радиостанция потом сама умерла. Быстро. Потом у меня был первый частный, без государственной поддержки, музыкальный фестиваль на Канарских островах. В Москве я зарабатывал деньги тем, что был одним из трех производителей радиорекламы. Мы с друзьями сбрасывали друг другу заказы. Никто, кроме нас в Москве, таких музыкальных роликов не делал. Заказов было много. Я писал по восемь роликов в день. Я получал около ста—ста пятидесяти долларов за ролик. У меня была своя маленькая компания. Мы делали лучшие ролики в России. Зарабатывал я тогда около тридцати тысяч долларов в месяц.

Неплохо для начала. Зато стало понятно, что свою первую тысячу долларов он заработал на производстве рекламных радиороликов. Прямо как я с моим производством рекламных видеороликов. Правда я, в отличие от него, вынуждена была производить на арендной аппаратуре.

– Оборудование мне стоило пятнадцать тысяч долларов. Мои близкие друзья мне одолжили эту сумму, – отчитался как перед инспектором Сергей.

После выяснения подробностей о первой тысяче долларов, заработанной моим собеседником, я обычно, как гусеница, медленно, но неуклонно, продвигаюсь к тому, как и когда он заработал свой первый миллион.

– Наверное, тогда, когда запустили «Русское радио». В 1995 году я отдал все, что отложил из заработанного на этих роликах. Стали с приятелем думать, что делать дальше. У него был тридцатилетний «Форд». У меня была трехкомнатная квартира, которую я, еще раньше, успел купить на деньги от роликов. Я ее отремонтировал как мог. Через полгода мы вернули все затраченные деньги.

– А почему в нашем многонациональном, толерантном государстве основной медиаканал называется «Русское радио»? Нет ли в этом элемента предвзятости или дискриминации?

– Что за вопрос? – возмутился Архипов. – Сначала в стране впервые открыли краник, через который пошла свобода. Нахлынула культура Европы. Я много занимался радиовещанием и телевидением. Мы подумали, что не может вся страна жить без национальной музыки. Я люблю слушать Бабкину. У нас есть потрясающие певцы.

Поэтому в полночь по «Русскому радио» звучит гимн России в исполнении различных голосов.

– Я горжусь, что, кроме меня, этого не сделал никто. Я видел, что, когда гимн звучит, поют и американцы, и французы, не зная слов его, прижимая руку к сердцу. Мне понравилось, что наши девчонки-спортсменки его пели.