Татьяна Тарасова - Четыре времени года

Родители нам доверяли, не вмешивались в наши дела. Лишь однажды, когда я поняла, что из спорта надо уходить, и решила пойти по стопам своей подруги Иры

Даниловой, которая из фигурного катания ушла в Государственный ансамбль народного танца СССР, отец круто поломал все мои радужные планы (в них, кстати, входила и мечта поступить в ГИТИС, на балетмейстерское отделение).

Он сказал, что актрис в семье не было и никогда не будет.

Я поступила по его настоянию в институт физкультуры, где училась долго и довольно безобразно. Впрочем, в фигурное катание ведь тоже определил меня отец: «Уж если родилась девочкой, то хоть на коньках стоять будет».

И мою дальнейшую судьбу после вынужденного прекращения занятий спортом определил отец. Тренером я не думала становиться, но он посоветовал заняться именно этим делом, сказав, что в профессии тренера я найду себя, найду счастье, найду все, о чем могу мечтать в жизни. Я плохо себе представляла свое будущее. Что такое быть сильным спортсменом, я уже испытала, а вот тренером?..

Я росла двигательно способной девочкой. Я лучше всех прыгала, бегала, имела почти по всем видам легкой атлетики третий-второй разряд, прилично прыгала с вышки в воду. Летом для фигуристов проводился чемпионат по легкоатлетическим видам, и мы с Милой Пахомовой обычно шли в лидерах. Проигрывать я страшно не любила — важнейшее для спортсмена качество. Не знаю, как сложилась бы моя спортивная карьера, если бы не травма. Морально она меня надломила. До травмы я страха не знала. Тренироваться любила самозабвенно, но эта любовь пришла не сразу.

Как сейчас, я помню тот день на стадионе Юных пионеров. Мы уже перешли на двухразовые тренировки. Мне четырнадцать лет. Весь вечер идет крупный снег. Я катаюсь, катаюсь, получаю от занятий невероятное наслаждение. Уходить со льда не хочется. Утомленная до предела, я впервые поняла, что счастье наступает тогда, когда ты уже на границе собственных сил, а у тебя все получается.

В свое время отец не хотел, чтобы я занималась в ЦСКА, то есть там, где он работает. Не хотел лишних разговоров. Мне, маленькой, из всех московских катков проще всего было доезжать до СЮПа, он меня и устроил туда. Второй раз пришел на каток через много лет,

Не надоедал моим тренерам советами, как надо работать, хотя уже тогда был популярнейшим в стране тренером. Конечно, отец целиком отдавался своему делу, но я видела, как он счастлив, что я увлечена спортом. Галю тоже определили в фигурное катание, но ходила она туда недолго. У нее болело в детстве сердце, к тому же ей куда больше нравилось читать, она любила поэзию. Она тоже шла к своей цели — мечтала и стала учительницей литературы.

Я у отца была вместо сына. Я и в футбол в детстве здорово играла, и воспитывалась, как мальчик. И так сейчас приятно, потому что я вижу: он гордится мною и очень хочет, чтобы мои ученики были всегда первыми.

Для него, кроме тренерского дела, ничего на свете не существовало. Он говорил: работа тренера сродни труду шахтера. Тренер, как и шахтер, все время пробивается вперед в абсолютной темноте. И отец работал действительно по-шахтерски. Он приходил домой с катка измочаленный до такой степени, будто вернулся после тяжелой физической работы. И все же труд отца я бы отнесла к умственным занятиям. Тренер обязан быть замечательным психологом. Отец обладал этим даром в полной мере. К тому же свои уроки он проводил очень эмоционально.

Суммируя все высказывания отца, можно сказать, что тренерская профессия — это творческая работа вместе с педагогической деятельностью. Но самое главное заключается в том, что эта работа — основной смысл всей отцовской жизни.

Теперь точно так же я могу сказать и о себе.

Отец знал досконально каждого своего хоккеиста. Каждого. Знал и чувствовал.

С тех пор как отец ушел на пенсию, он занялся выращиванием на даче цветов. Все, за что он берется, должно в итоге превратиться во что-то грандиозное. Я не знаю, сколько у нас цветет весной тюльпанов. По-моему, несколько тысяч. В сад залезают мальчишки и обрывают немалую их часть. Но даже оставшиеся цветы некуда ставить ни дома, ни на даче. Он развозит их нянечкам, врачам в ЦСКА, дарит всем тем, кто его любит и кого он любит. Мама сбивается с ног, разнося десятки его букетов. А он продолжает что-то еще сажать необычное, из другой климатической зоны или полушария. У него это «необычное» то растет, то не растет, но он, не унывая, носится по участку в наколенниках и в майке, на спине у него написано «тренер». Забор залатан старыми поломанными клюшками, и все кустики подвязаны к клюшкам, и калитка собрана из клюшек.

Как истинно талантливый человек, он все делает по-своему. Любой куст, любое дерево он будет сажать так, как никто не сажает. Пусть не растет, но воткнет в землю он все равно по-своему. Рад, когда мы приезжаем, безгранично. Топит баню. Рядом с баней стоит огромная бочка, сделанная по его заказу. И так смешно и трогательно видеть, когда он в ней купается, выпрыгнет из парной огромная туша и падает в эту бадью.

В Москве отец бывает два-три раза в неделю. Летом и зимой живет на даче. И друзья к нему туда приезжают. И пишет он там. Пишет постоянно и очень много. Все на даче сделано его руками — от вешалки до самого дома.

Он до всего доходил сам. Образования у него институтского не было. Отцу долго не разрешали защищать кандидатскую диссертацию из-за отсутствия диплома, он кончил лишь высшую школу тренеров. Там, кстати, он и познакомился с моей мамой, которая, правда, училась не в ВШТ, а в институте физкультуры, но занятия у них проходили в одном здании на улице Казакова.

Мама в институт приехала из Тульской области. Она выросла в спортивной семье — все увлекались лыжами. Мамина сестра Галя, которая тоже закончила институт физкультуры, тридцать лет проработала учительницей в одной и той же школе в Подлипках.

Познакомились родители перед войной, в 1984 году, первого августа, они отметили сорокапятилетие со дня свадьбы.

Отец никогда не говорил о себе как о человеке, стоявшем у истоков зарождения хоккея с шайбой в нашей стране. Тем более я никогда от него не слышала, что он у нас один из родоначальников этой игры и поднял ее до международного уровня, хотя так считают многие. У отца совсем другие измерения своего места в хоккее. И свою цену в нем он, безусловно, знает.

Он — патриот, и для него каждый международный матч превращается в ситуацию, похожую на военную. В бой! Не знаю, правильно это или нет, у меня несколько другие методы, но для него это органично. Он так убедителен во всем, что делает, что когда он с тобой разговаривает, понимаешь — по-другому нельзя. У отца огромная сила убеждения. И на собраниях, определяющих предъигровой настрой, спортсмены ему верили.