Максим Капитановский - Все очень непросто

Воровато озираясь, налил водки, джина, потом опять водки, попробовал, вроде не понравилось, потом просиял: конечно, а два кубика льда-то забыл. Положил два кубика, размешал, попробовал — Тьфу, — говорит по-испански, — какая гадость.

Так этого рецепта он в свои полторы тысячи и не записал.

Сам виноват — не надо было размешивать.

Проходит два дня. Все очень хорошо, сыграли еще один концерт, но, по мнению Директора, очень хорошо значит плохо. Любимое выражение его было: "Что, жить хорошо стали?" Собирается собрание. Выступает Директор: — С этого дня за границей могут пить только Андрей Вадимович, Александр Викторович и я, ваш покорный слуга. Остальные, то бишь, Капитановский, Ефремов и Зайцев выпивать права не имеют: штраф 700 песет.

Я прямо чуть сигарету не съел. Что же это такое? Деление на "чистых" и "нечистых"? Заяц потом отошел в сторону, шепчет — Пил, пью и буду пить! А жили мы в симпатичной трехэтажной гостинице. Я в одном номере с Директором. Потолок у нас покатый, типа "мезонин", и в нем окно имеется, на крышу выходит.

Приходим в номер, я молчу — обижаюсь. Директор говорит: — Ну чего ты? Тебе ж не пятнадцать лет! Я: — Что за дела? Почему это Макару, и Кутикову, и тебе можно, а мне, к примеру, — нельзя? Что за дискриминация такая? — Потому что Андрей меру знает и за Кутиковым никогда ничего этого замечено не было. А я, вообще, как ты знаешь, мало пью, ты же взрослый человек, а на тебя Зайцев смотрит.

Я говорю — Ты еще взрослей меня.

Он еще минут двадцать мне вкручивал, потом дверь запирает, достает "Лимонную" с винтом, которую из Москвы для контакта с Испанской компартией привез: — На, наливай, пойми меня правильно.

Я смягчился, думаю может прав, и тут кое-что в окне замечаю.

— Валер, — говорю, — у тебя среди родственников не было сердечных болезней? Он говорит: — Вроде нет, а что? — Ты присядь, на всякий случай, — он садится, — а теперь обернись.

В плафоне над нашими головами двое "чистых", Андрей Вадимович и Александр Викторович, сидя на крыше, высунув языки, делают нам всякие рожи, видимо, "трезвые" абсолютно.

Директор посмотрел, спал с лица, говорит: — Налей-ка, брат, мне тоже.

Так в Испании закончилось борьба за трезвость. Но потом в Союзе сильно продолжилась.

Директор вообще обожал собрания собирать и всякие судилища устраивать.

Приходит однажды на Росконцерт бумага из милиции, вот, мол, ваш работник Буренков был задержан у станции метро, за киоском — мочился в неположенном месте.

У нас собрание сразу, суд. А происходит между концертами, все есть котят, но Директор настроен решительно. Наша костюмерша Танечка протокол ведет, подсудимый Буреннов, по кличке Дед, на скамье сидит. Директор прокурором выступает.

Дед — он, вообще то, рабочий, колонки у нас таскает. Судить его можно, как хочешь. Директор долго прокурорствовал, описывал преступление Деда, потом творит Ну, что Буренков, можешь сказать в свое оправдание? Деду самому смешно, но говорит чистосердечно.

— Трезвый был. Искал туалет, сил больше не было, зашел за метро "Текстильщики", а там менты меня и ждали.

Директор говорит — Ну, кто хочет выступить — случай безобразный.

А все на часы смотрят, как бы в буфете до концерта бутерброд перехватить.

— Нам это дело осудить надо. Позор проклятому Буренкову. Вот Андрей Вадимович в такой ситуации так бы не поступил, правда, товарищ Макаревич? Макар, клевый, говорит, глядя на часы: — Ну, почему?! Вот мне однажды приспичило, я зашел за Министерство культуры…

Так Деда и не расстреляли.

А в Испании еще случай был. Пошли мы с Андреем как-то вечером по Барселоне погулять. Он, когда настроение хорошее, даже в Союзе меня гулять берет, а уж в Барселоне сам бог велел.

В общем оделись во все чистое, я даже брюки белые надел, и пошли. Ходим по центральному бульвару, впечатления впитываем, благо их полно, — вот оно, счастье-то.

Кругом акробаты всякие, фокусники и вообще большой праздник. Андрей идет, радуется, что не все прохожие его узнают и с автографами не надоедают, рассказывает мне, какая тяжелая жизнь у знаменитостей.

И тут как раз из толпы девица длинноногая к нам бросается. Андрюшка приосанился, за ручкой потянулся, а девица у меня на шее повисла, щебечет что-то на разных языках: — Френч? Инглиш? Америко? — все старается выяснить, из какой страны такой видный парень, как я, приехал.

— Амур, амур, говорит и на соседнее здание показывает — там, мол, у нее девичья светелка.

И вот здесь я начинаю соображать, что, возможно, она попросту несчастная проститутка, вынужденная в условиях суровой испанской действительности продавать за кусок хлеба свое барселонское тело.

Честно говоря, у меня до этого было несколько знакомых девушек, но мы же за границей, нам же нельзя, а уж когда я почувствовал, что она правой рукой меня особенно сильно за шею обнимает именно в том месте, где у меня замочек от моей тоненькой золотой цепочки расположился, тут я совсем против проституции настроился. Мужественно оторвал ее нежные руки от своей цепочки.

— Баста, — говорю, — никаких амуров.

Она огорчилась, но не сильно и по принципу "с драной овцы — хоть шерсти клок" говорит в смысле: мужчина, угостите папироской.

А это — всегда пожалуйста! Дал ей сигарету "Родопи" — пусть хоть насмерть отравится. У нее, у гниды, и огня не оказалось, дал.

Наконец она отвалила, мы дальше пошли. Я вздохнул облегченно — фу ты, напасть какая, ну, будет хоть о чем друзьям рассказать. Чувствую себя легко, а особенно легко себя чувствует моя левая рука, на которой еще недавно на ремешке красовались скромные часики "Картье", а тут, как испанская корова языком слизнула.

Кинулся назад, да девки той уж и след простыл.

Правда я ее на следующий день видел: стоит на том же бульваре с четырьмя здоровенными громилами, смотрит на меня нагло. А у мужиков ейных глаза выпучены, как у тех быков, что в Испании на каждом углу за красными тряпками гоняются, — пришлось сделать вид, что первый раз ее вижу. Но все равно, когда проходил мимо, улучил момент и подмигнул ей смело — носи, мол, на здоровье.

Через два дня я вынужден был новые часы купить, на таком мощном браслете, который можно только вместе с рукой оторвать. С тех пор много проституток пыталось с меня часы сорвать, ни у кого не вышло.

Я даже сейчас все это пишу, а часы те с браслетом на мне, как гвоздями прибиты.

Покупка часов сильно подорвала мои финансовые возможности. Очень хотел я в Испании курточку себе купить на молнии. Люблю на молнии — вжик и готово. Но на оставшиеся деньги смог позволить себе только на кнопках. Кнопки такие тугие, стал застегивать и два ребра сломал.