Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов
Как хочется верить, что наш нынешний разлад – реальность объективная и закономерная, но временная и переходная: весенний ледоход и паводок, после которых река жизни войдёт в своё естественное русло и её берега зазеленеют буйными травами и густой листвой, украсятся душистыми цветами и плодоносными деревьями! А люди, счастливые от воцарившейся гармонии и красоты, в ладном ансамбле друг с другом тоже запоют красивыми и стройными голосами красивые и чистые песни…
Душа мечтает, а разум – хочешь не хочешь – сомневается. Ибо если верно марксистско-ленинское определение искусства как «зеркала жизни», то, посмотрев вокруг, ловишь себя на мысли: недалеко же мы ушли от послевоенной разрухи «донэповских» времён! И песни почти те же, и побирающиеся инвалиды – как в «революционных» кинофильмах, и шапка для сбора подаяния – словно сохранившаяся с тех времён, и всё такое же вокруг безразличие к судьбе «нищего музыканта» – как со стороны Советов, так и со стороны Комитетов.
Сейчас, из-за множества трудностей, внезапно свалившихся на головы советских людей, из-за проблем самых разных, включая совершенно мелочные, ранее перед нами не стоявшие, как то: дефицит мыла и сахара (а также нотной бумаги), карточно-талонная система распродажи товаров, железнодорожный и воздушно-транспортный бум, – сейчас из-за всего этого интерес людей к серьёзному искусству заметно ослаб, и в эстраде усталые люди всё больше ищут временного забытья от житейских неурядиц, порой требуя только развлечений, увеселений и внешне эффектных зрелищ. Такая обстановка способствует восхождению фиктивных эстрадных «звёзд», дефективных рок-бунтарей и духовно бедных поп-идолов, которых, в свою очередь, искусственно раскручивают «акулы» нового бизнеса, интернационально именуемого «шоу», и преследуют при этом единственную, теперь даже не скрываемую цель – прибыль и только прибыль, любой ценой.
Убеждён, что на нашей почве – это недолговечные, преходящие явления, большей частью произрастающие не от родных корней, а занесённые к нам лихим ветром (вполне возможно, раздуваемым диверсионными спецслужбами из-за кордона, как ни покажется это кому-нибудь неправдоподобным). Но лучше пусть это будут просто издержки роста и происходящей перестройки – те самые щепки, которые летят при рубке леса.
Если же более конкретно и критически попытаться проанализировать современные процессы в эстрадном искусстве, сравнить сегодняшние и вчерашние «плюсы и минусы» в песенной культуре, то опять-таки однозначные выводы пока что делать трудно. В общем разбросе мнений, личных симпатий и антипатий, бытующих в стане моих коллег, для меня смешна позиция тех, кто с пеной у рта утверждает, будто вода в наше время была мокрее, а огонь горячее. Глупа и позиция других, утверждающих, что «совок» навсегда канул в Лету как хлам и профанация – вместе со своей культурой. Истина же, как ей и положено, всегда находится посередине. Она есть центр всех крайностей и ось всех круговоротов.
Ни в коей мере не противопоставляя себя обществу, а наоборот, чувствуя себя его неотъемлемой частицей, я полагаю, что нашему обществу (и человечеству в целом) не хватает прежде всего духовного богатства. Не открою новой истины, если скажу: человек богат добротой, а счастлив любовью. Этому учат и древние заповеди святых мудрецов, и трактаты философов, и классические произведения искусства. Однако многие концерты, призванные очищать и возвышать души, всё чаще превращаются в лучшем случае в дискотеки, а в худшем – в погромы после рок-фестивалей.
Эстрадные артисты нового поколения («новой волны», как теперь выражаются) всё реже ищут свой идеал в искусстве или пытаются создать имидж положительного героя в своём видении и понимании мира. Их творчество порой замыкается в кругу образов зла и насилия, глупости и вульгарности. Даже такие чисто профессиональные критерии и требования, как наличие голоса у певца или присутствие мелодии в песне, сейчас стали почти архаичными и вовсе необязательными. Ещё недавно слушатель, оценивая творчество исполнителя или автора, мог критически заявить: «Да у него же нет голоса» или «В этой песне нет мелодии». И такой слушательский приговор был чем-то вроде естественного отбора – отсева, начинавшегося уже с дворовой и школьной самодеятельности.
Сейчас же, когда на слушателей с эстрады обрушился буквально шквал хрипа и крика, шума и стука, я затрудняюсь утверждать, в какие времена было легче эстрадному артисту или автору-песеннику: в 70-е годы, когда я начинал свою карьеру, или нынче, когда, казалось бы, для свободного творчества нет преград. То были годы жёсткой цензуры, полновластия бюрократической машины, но одновременно, как ни странно, и годы компетентных художественных советов, большого внимания к художественным процессам, происходившим в обществе, внимания как «сверху», так и «снизу».
Хочется верить, что государственный эксперимент «Впервые без намордника» (прошу прощения за резкость) закончится в конце концов победой светлых сил, рождением нового, свободного, национального искусства. Однако это «новое» всё больше равняется на нэповские образцы типа «Мурки» или «Цыплёнка жареного», творческая свобода у некоторых артистов венчается снятием на сцене штанов (а то и нижнего белья), а понятие «национальное» для многих вообще звучит как «кантри» или «кантруха» и связывается скорее с прошлым, чем с настоящим, а тем более будущим. Да и русский язык многие поп– и рок-исполнители уже называют «совковым», считая языком будущего, конечно же, английский, а вернее – американский в вульгарно-уличном варианте.
«Национальное» в русском искусстве всегда было открытой и болезненной проблемой. Причём проблемой не для деятелей искусства – художников различных национальных корней и разного социального происхождения, слагавших и слагающих единую, «безгранично-многогранную» культуру, – а проблемой «деятелей вокруг культуры», опутывавших и продолжающих опутывать искусство призывами и лозунгами, разоблачениями и развенчаниями, классовостью и партийностью, самоокупаемостью и хозрасчётом, – бог знает какой ещё ерундой!
В моей судьбе были казусы, не укладывающиеся в сознании здравомыслящих людей, глядящих на артистический мир со стороны.
Помню, в конце 70-х – начале 80-х годов меня стали усиленно «вырезать» из телепрограмм. То есть снимали, но при монтаже или на просмотре руководством готовой программы мой номер вдруг «не вписывался в общую канву», и его «вырезали». Я решил докопаться до истинной причины этого явления и выяснил, что кому-то «не нравится ямка» на моём подбородке, кому-то моё лицо кажется «слишком русопятым», а
