Вдоль по памяти - Анатолий Зиновьевич Иткин
Никто из моих дворовых приятелей не мог верно пропеть популярный мотив.
У нас в доме не было репродукций, книг по искусству. Я ни разу в довоенное время не был ни в одном музее живописи, если не считать Останкинского дворца. Хотя я много, всё детство, рисовал, но только карандашом; краски продавались такого плохого качества, что я предпочитал просто линейное рисование.
Однажды наш сосед с первого этажа, Павел Гевелинг из семейства «бывших», вынес во двор этюдник и писал что-то с натуры маслом. Я впервые увидел масляные краски и не мог оторвать взгляда от этих ярких цветных червячков на фанерке. Особенно меня привлекали светло-зелёный (кобальт светлый) и алый (киноварь). Сам же этюд не произвёл на меня никакого впечатления.
А ещё я помню, как, гуляя в выходной возле дворца, мы с папой набрели на художника. Он сидел на складном стульчике прямо на мостовой, против входа во дворец, и работал большую акварель. На его планшете на большом листе бумаги уже были намечены контуры парадных ворот с кентаврами наверху, за ними виднелась часть фасада с куполом.
Мы остановились поодаль и стали молча наблюдать за его работой. Большой мягкой кистью, обильно напитанной водой, он смело и широко покрыл желтоватым тоном весь передний план вместе с воротами, оградой и тротуаром, затем покрасил бледно-серым небо, хотя оно было голубым, оставив светлым сам дворец. Я вдруг увидел, что появилось пространство, расстояние между воротами и дворцом.
Мы стояли довольно долго и дивились тому, как на листе возникает почти реальная картина. В какой-то момент мне показалось, что работа закончена и дивно как хороша, но художник (сейчас я думаю, что это был студент-архитектор) продолжал отрабатывать детали.
Отец потянул меня уходить, но я не мог оторваться от этого зрелища и посмотрел на него умоляюще. Мы остались.
Наконец художник отложил кисть и задумался. Через некоторое время он сменил воду в банке и решительно своей широченной кистью стал смывать всё сделанное. Я ахнул. Под потоками воды гибла замечательная картина. Зачем он это сделал? Чем недоволен?
Мне хотелось плакать. Мы ушли.
Детское рисование — это прежде всего игра, забава, совсем не похожая на труд. Поэтому ребёнок не устаёт и может рисовать столько, сколько он может играть, испытывая от этого удовольствие. Если встречаются какие-то трудности, ну, скажем, он не знает, как нарисовать предмет в перспективе, — ничего страшного, положит его на бумагу, как древний египтянин, боком, и вся недолга.
При приёме в художественную школу обычно смотрят уже на какие-то взрослые умения. С таким ребёнком легче работать в дальнейшем. Игруна же нужно вводить в серьёзное рисование почти насильно. Ему трудно перейти на новые рельсы, новое видение окружающей жизни.
Я был в 12 лет таким игруном, мне было поначалу очень тяжело. Когда передо мной поставили гипсовые кубы, конусы и цилиндры, я просто не знал, что с ними делать, как за них приняться. Я не знал, что такое светотень, не умел штриховать, мне это казалось очень скучным занятием. Была даже мысль уйти из школы, но всё-таки любовь к этому делу, очаровательный запах масляных красок, великий энтузиазм окружающих, творческая атмосфера, прекрасные работы старших на стенах коридоров, — всё это заставило меня остаться.
За мои начальные неуспехи меня могли отчислить, но этого не произошло — я думаю, по соображениям гуманности. Я поступил в художественную школу в 1943 году в разгар войны. Было голодно, в стране действовала карточная система. Директор Николай Августович Карренберг сумел выхлопотать у властей продовольственные карточки высшей категории для учащихся. Стало быть, считалось, что, ежели ученика отчисляли, тем самым его лишали и куска хлеба. Я не помню, чтоб кого-то отчисляли, разве что иногда кто-то сам уходил по разным причинам.
Я осваивался в школе довольно медленно. Некоторые успехи пошли у меня на третий год.
К сожалению, моя мама с няней, убеждённые, что мои учебные рисунки мне уже не нужны, в моё отсутствие безжалостно вынесли их на помойку. Не сохранилось ничего, что я делал в художественной школе. Поэтому я не могу проследить свой путь.
Помню, что моё недоумение и вопросы к моему педагогу М. А. Славнову чаще всего оставались без вразумительного ответа. Он мог иногда сесть на моё место и что-то довольно грубо намазать, а на словах лишь корректировать: выше — ниже, больше — меньше, теплее — холоднее и т. п.
Переходя в следующий класс, я попадал к другому наставнику, который ничем существенно не отличался от первого. Не могу вспомнить никого, кто бы мог открыть мне глаза на профессию. Учились мы друг у друга, на репродукциях и походах в Третьяковку.
Первый дельный наставник появился у меня лишь на третьем курсе Суриковского института. Это был Борис Александрович Дехтерёв.
Если завтра война
Однако пора вернуться к останкинскому детству. До войны шли весёлые, легкомысленные и дурацкие кинокомедии: «Весёлые ребята», «Волга-Волга», «Девушка спешит на свидание».
Помню, Эдик из 14-го дома первым посмотрел «Весёлых ребят» и, захлёбываясь от восторга, пересказывал нам смешные трюки, свалку бунтующих оркестрантов и нашествие скота в богатый дом. Через какое-то время и мы посмотрели этот фильм, и восторг стал всеобщим. Потом были чаплинские фильмы — «Новые времена» и «Огни большого города», которыми мы восторгались. Ну, конечно, ещё «Праздник святого Йоргена» с Анатолием Кторовым и Игорем Ильинским.
В 1936 году наши военные «тайно» участвовали в войне испанских республиканцев с Франко. Тайна эта была весьма прозрачна. Естественно, и фильмы сменили тему. Вместо нашей Гражданской войны теперь они показывали какие-то абстрактно-военные события: «Парень из нашего города», «Истребители», «Трактористы». Наши танкисты всегда, разумеется, были победителями. Правда, кого они побеждали, было не совсем ясно. Эти враги не были белогвардейцами или фашистами. Они были просто «врагами». Видимо, пока мы ни с кем не разодрались, намекать на конкретного противника не рекомендовалось.
Литография «Игра в войну»
Во дворе тоже шла непрерывная военная игра. Мы разбились на две враждующие армии. Одна, красные — это Владик, я и Эдик, другая, тоже красные (белыми никто не хотел называться) — это Гарик, Боря и Вовка Тарасов. Эти трое были моложе, поэтому они нас
