Николай Чуковский - Балтийское небо

Паровоз внезапно затормозил и остановился у маленького темного станционного здания. Машинист и его помощник слезли с паровоза и скрылись где-то за станцией. Они не возвращались почти час. Совсем стемнело, стало прохладно. Сидя в тендере на полене, Лунин теперь, в тишине, снова слышал знакомый гул — гул фронта. Огромные пятна зарев с размытыми, неясными краями туманили звёзды. Огненные вспышки прыгали вдоль всего западного края горизонта, и на их фоне внезапно становилась видна зубчатая линия леса.

Наконец машинист и помощник вернулись. Паровоз двинулся, и они поехали дальше, на этот раз медленно и осторожно. Проехали две станции. На третьей остановились.

— Вылезайте, — сказал помощник машиниста Лунину и Ховрину. — Дальше не поедем.

Ему, видно, жалко их стало, когда они, спустившись с тендера, шагнули в непроглядную тьму. Он им крикнул вдогонку:

— Вы здесь в любую избу постучитесь. Переночевать всюду пустят.

— А где тут шоссе? — спросил Ховрин.

В окне паровоза появился усатый машинист.

— Вы куда, в Ленинград собираетесь? — спросил он.

— В Ленинград, — ответил Ховрин.

— Туда хода нет, — сказал машинист. — Немцы Мгу заняли.

— Шоссе севернее Мги проходит, — сказал помощник. — Между железной дорогой и Ладогой. Через Красный Шум.

— Если железную дорогу перерезали, так и шоссе перерезали, — сказал машинист.

— А вдруг не перерезали? — сказал Ховрин.

— Не знаю, — проговорил машинист осторожно. — Шоссе здесь недалеко. Вот так, километра три.

Они пошли в темноте, сначала между избами с темными окнами, потом по чуть белевшей дороге через поле.

Оба несли чемоданы. Ховрин — очень маленький, с трудом, Лунин большой и тяжелый, без всякого труда.

— Надо попробовать по шоссе, — сказал Ховрин. — Хоть для очистки совести.

На перекрестке у шоссе к ним подошел человек в военной фуражке. Лунин осветил его электрическим фонариком. Младший лейтенант, очень маленького роста. Он вытянулся перед Луниным и приложил руку к фуражке.

— Ждете машину на Волховстрой? — спросил младший лейтенант.

— Нет, на Ленинград, — сказал Лунин.

Маленький младший лейтенант умолк, стараясь разглядеть Лунина и Ховрина. Потом заговорил снова.

— Я часа полтора назад выходил на шоссе, — сказал он. — Тогда машин полно было. Одна за другой шли…

— На Ленинград? — спросил Ховрин.

— Нет, на Волховстрой, — ответил младший лейтенант. — Мне на Волховстрой… На Ленинград, говорят, с полудня не было… Я только зашел к себе в землянку за вещами, убрался, вышел сюда — и как отрубило. Ни одной машины. Я уже минут сорок жду…

Они сели на траву у обочины. Лунин смотрел на звёзды. В ночной тишине все звуки были особенно отчетливы, и казалось, что артиллерия бьет где-то совсем рядом. Выстрел — разрыв, выстрел — разрыв… И всё в одной стороне, на западе. При каждом разрыве вздрагивал воздух.

Становилось холодно. Младший лейтенант надел шинель.

— С Ладоги тянет, — сказал он.

— А далеко здесь до Ладоги? — спросил Лунин.

— Нет, близко. Несколько километров…

Они вскочили, потому что услышали шум приближающейся машины. Машина шла со стороны Ленинграда. Младший лейтенант вышел на середину шоссе, чтобы загородить ей дорогу.

— Посветите ей своим фонарем, — попросил он Лунина. — А то она проскочит.

Они увидели очертания большого грузовика, который приближался с потушенными фарами. Какие-то закутанные фигуры колыхались в его кузове. Лунин зажег свой фонарик. Младший лейтенант запрыгал и замахал руками. Машина, залязгав, остановилась.

Человек восемь женщин, закутанных брезентом, молча смотрели на них из кузова. Шофёр вышел из кабины и, ни на кого не глядя, прежде всего осмотрел и ощупал шины. Машина была гражданская, и шофёр гражданский.

— Из Ленинграда? — спросил его Ховрин, пока младший лейтенант залезал в кузов.

Шофёр кивнул.

— Когда выехали?

— Сегодня в два.

— Ну как там?

— Хорошо, — сказал шофёр твердо.

Он выпрямился и внимательно осмотрел Ховрина и Лунина.

— Там-то хорошо, — повторил он. — Да проезда туда больше нету. Всё…

— А как же вы проехали? — спросил Лунин.

— Вот проехали, а больше никто не проедет. Бьет по шоссе. Нас четыре раза землей обсыпало. Проезда больше нет.

Он влез в кабину, и машина двинулась.

Лунин посмотрел на Ховрина. Как поступит этот тощий журналист? Стоит ли ждать? Но Ховрин сел на траву на прежнее место. Лунин сел рядом с ним.

Положение Ленинграда Лунину стало ясно. Немцы обошли Ленинград с юга и перерезали последнюю железную дорогу. Они обстреливают последнее шоссе. Час назад обстреливали, теперь, может быть, и шоссе перерезали. От шоссе до берега Ладожского озера всего несколько километров. Немцы выйдут к озеру, и круг замкнется.

С севера — Финский фронт, от Финского залива до Ладоги. С запада Финский залив. С юга — немцы. С востока — Ладога. Та часть Карельского перешейка, на которой расположен Ленинград, станет островом. Может быть, уже стала островом.

Они долго сидели в траве и молчали. Звёзды двигались над ними. Выстрел — разрыв, выстрел — разрыв. Лунину теперь казалось, что разрывы громче, чем были раньше.

Вдруг издалека донеслось до них какое-то дребезжанье. Оно быстро приближалось — не с запада, а с востока, со стороны Волховстроя.

Скоро стало ясно, что это идет машина. В кузове у неё что-то звякало и гремело.

Машина так быстро возникла из тьмы, что они едва успели вскочить. Лунин зажег фонарик и, крича, кинулся прямо к колесам. Машина проскочила, но метрах в десяти затормозила и остановилась. Они побежали к ней. Шофёр глядел на них, приоткрыв дверцу кабины.

Лунин осветил его фонариком. Это был боец, очень юный, с озорным мальчишеским лицом.

— Подвези, — сказал Ховрин.

— А вам куда?

— А ты куда?

— Куда я, вы не поедете.

— А ты почем знаешь? — спросил Ховрин. — Куда ж ты?

— В большую деревню.

— И нам туда же, — сказал Ховрин, кладя свой чемоданчик в кузов.

Ослепленный светом фонарика, шофёр только теперь разглядел, что перед ним командиры. Обращаясь к Лунину, как к старшему из двоих, он сказал совсем по-другому, почтительно и серьезно:

— Туда проезда нет, товарищ майор.

— А как же ты?

— А уж я как-нибудь, мне надо.

— Нам тоже надо, — сказал Ховрин и полез в кузов.

Шофёр предложил Лунину сесть рядом с собой в кабину, но Лунин отказался.

— Я уж лучше на вольном воздухе, — сказал он. — Вместе с товарищем.

Они уселись на соломе, прислонясь спинами к задней стенке кабины. И понеслись.