Богуруслан, послевоенное детство - Валентина Михайловна Фонина
СИМВОЛ ПОБЕДЫ
Вспоминается фотография военных лет. Видела её у родственников и никогда не забуду. Будучи ребёнком 6–7 лет, я поняла всё значение этой фотографии. На ней изображена была девушка в модном по тогдашнему времени платье: шёлковое, цветастое, с широченным подолом, рукава фонариками; причёска тоже модная: что-то из длинных волос, какие-то рулады надо лбом. Сидела она на фоне какого-то ковра или картины, как это обычно делалось в забегаловках-фотографиях. Самое главное, что сидела она на чемодане, закинув ногу на ногу, юбка рассыпалась до полу по бокам. Она не просто сидела, а как бы на секунду присела. И столько ликования, счастья — в позе, в выражении лица, в сияющем взгляде! Это уже потом я додумала, дофантазировала: едет с фронта, живая, не в кирзачах, а в туфельках, не в гимнастёрке, а в модном лёгком платье, едет домой. И не одна, а с любимым. Он стоит напротив и любуется ей, нет, восхищается! И жизнь вся впереди, и счастье, одно только счастье! Этот момент, этот миг схватил художник-фотограф. Для меня та девушка с фотографии — символ Победы.
Есть у меня и ещё одна фотография из местной газеты: девушка в проёме вагона в военной форме, в пилотке, едет домой…
СОЛДАТЫ ПОБЕДЫ
Война для меня запечатлелась в виде искалеченных ею людей. Они жили рядом. На улице Транспортной в двухэтажном доме. В подвале жил инвалид без обеих ног. Он передвигался на дощечке с двумя колёсиками, отталкиваясь руками прямо от земли. На руки надевал рукавицы. Он пил и жену бил. Потом, когда прошло несколько лет, он как-то исчез из моей жизни, а куда — не знаю.
У Вальки Горбуновой пришёл отец с фронта то ли с протезом, то ли одна нога парализована была, не знаю, только ходил он с тросточкой. Тоже был инвалид и тоже рюмку мимо рта не проносил. Его с войны ждала жена-красавица, тётя Маруся. Пьянку мужа воспринимала не как горе. Очень уж она его любила. Всякого. А он носил колючие усы, которые не нравились жене. Тетя Маруся просила сбрить их, а он не слушал её. Как-то она перехитрила мужа: когда он пьяненький, спал, она ножницами отстригла один ус. Он утром проснулся, увидел себя в зеркале, вот смеху-то было! Пришлось сбривать и другой ус. Горбуновы жили в доме со множеством квартир-клетушек. У Горбуновых после войны родилось ещё двое детей: девочка 1947 года рождения и мальчик — ещё младше.
Рядом с дверью в комнаты Горбуновых была дверь, ведущая в махонькую какую-то пыльную и грязную клетушку, в которой ютилась интеллигентного вида женщина с мальчиком лет девяти. Женщина была горем убитая, молчаливая. Жили они недолго, потом тоже куда-то исчезли. Видимо эвакуированные в годы войны. А потом, может, они вернулись после Победы домой.
Дядя Федя, брат Клавдии Ивановны, воевал под Сталинградом. Пришёл без руки, с протезом и с орденом Красной звезды. Его любимая песня была: «Но всегда я привык гордиться и везде повторял я слова: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва». Дядя Федя тоже очень любил выпить, особенно в ресторане. Был он безплоден, а жён имел много. Одна из них была продавщица на базаре. Красивая добрая. Меня ласкала. Однажды привела к себе в дом, где её мать меня приголубила и вкусно накормила. Кажется, квашеным молоком с пенками и белым хлебом. Потом у него была тётя Лена с двумя дочками и пожилым отцом на руках. Тётя Лена жила в своём доме на окраине Бугуруслана, около горы. Паводковые воды заливали их домик по вёснам, и к ним можно было доплыть только на лодке. У тёти Лены была нарядная кровать с большими разноцветными бантами. Как она любила дядю Федю! Ещё бы, герой войны, сам собою хорош, хоть и без руки! Она с такой радостью нас встречала! Помню, угощала пирогом с рыбой. В тесте были запечены крупные куски рыбы. Все ели и восхищались. Помню, что пела всем песню: «Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги, да степной бурьян» Мне хлопали, а тетя Лена развязала один бант на кровати и надела мне на голову! То-то счастья было! Тётя Лена была весёлая, хлопотливая, старалась угодить родственникам мужа. Она, будто стеснялась её нечаянного неожиданного женского счастья. Она не красилась. Была худая. Запомнились губы (опять же смотрела я снизу) — яркие и какие-то тёмные, как переспелая малина. А когда она умерла, женой до конца уже была тётя Мотя. Тётка Матрёна жила шитьём, была симпатичная и тоже бездетная. Дядя Федя работал в артели «Красные бойцы». Однажды на Новый год (1948-49)он мне велел прийти на ёлку, чтобы получить подарок (своих детей не было, он меня записал). Я пришла, постояла и ушла. Уже тогда я становилась угрюмой и необщительной. И фанаберией уже страдала: как это я буду спрашивать подарок? Постояла, да и ушла. Дядя Федя домой потом сам принёс этот подарок. Там оказались пряники, десертные конфеты, подушечки, мармеладки. Шоколадных конфет мы тогда не ели.
МАТЬ. ПОСЛЕДНИЕ ВОСПОМИНАНИЯ.
А между тем подходило к концу моё существование при родной матери. Когда она готовила обед, а кушать хотелось так, что невмоготу, Клавдия Ивановна говорила: «На, замори червячка, и давала чего-нибудь перекусить». Запомнился счастливый день. Мать готовила вкусный обед. А отец надел огромный тулуп с высоким воротником, взял Галю на руки, закутав не только в одеяло, но и в полу тулупа, и вышел гулять с ребёнком. Я тоже с ними. Мы погуляли. С мороза суп с курицей был ароматный. Я ела этот суп из тарелки с петушками. Запомнился вкус. Вкус детства, счастья, умиротворения.
Мамочка ещё не болела или относила недомогание к усталости, ещё была энергичная. Зина говорила, что мать была чистюля. Проворная. Тётки (Шура и Катя — сёстры отца) хвалили её: «Не успеешь приехать и раздеться, полчаса не пройдёт, а у неё уж горячие пельмени на столе».
Как-то дед Трофим приезжал, тоже в тулупе. Привёз большой кулёк, свёрнутый из газеты, сушёных лесных ягод. Вот мне радость была!
И всем моя мамочка угождала. Была доброй невесткой, услужливой и проворной. Крёстная говорила, что мать наша была «горячая». В это слово она вкладывала определённый смысл: вспыльчивая, прямая — что думает, то и вылепит. Но к этому, я знала, что она умела перевести всё в шутку. Этим была на неё похожа Галя, а сейчас моя внучка Катя. Моя детская память запечатлела: белки глаз мамочки были желтоватые. Теперь-то я знаю:
