Вспомните, ребята! - Игорь Борисович Ткачук
Присланные тетей книги я читал и перечитывал несколько раз уже самостоятельно.
Однажды маме удалось купить песенник, по которому мы пели по вечерам песни военной поры. Пронзительные образы «Темной ночи» и «Землянки» перекликались с окружавшими реалиями завершавшейся Войны. Та же тесная печурка, пыльный, остро пахнущий бурьян на пустыре, начинавшемся в нескольких шагах от подъезда, свист холодного осеннего ветра в проводах, пропавший без вести на фронте отец…
Детали быта военного времени
Отсутствие в обиходе многих необходимых вещей пробуждало у окружающих изобретательность в духе героев Жюль-Верна и давно забытые навыки. Мужчины, чаще старики, за неимением спичек, вернулись к огниву (кресалу), представляющему собой, согласно энциклопедическому словарю, «стальную пластину для добывания огня путем удара о кремень и применявшемуся с начала железного века». Такой способ добывания огня представлялся куда занимательнее, чем обыденное чирканье спичками. Помню, как «деды́», не спеша, доставали из кисетов нарезанные листки газеты для самокруток, которые заполняли табаком-самосадом. Широкое проникновение последнего в число местных огородных культур побудило остряков переиначить название народной песни «Сама садик я садила» на «Самосадик я садила». Затем в дело шли кремень и кресало. Курильщики делились друг с другом тонкостями изготовления трута из древесных грибов. По ходу процесса высекали на распушенный торец трутового жгута искру, которую, следуя рекомендации поэта-декабриста Одоевского, раздували до возгорания (устойчивого тления). В качестве кресала использовались обломки напильников. Кремень отыскивали на Ассе.
Огниво можно было бы заменить зажигалками, которые изготавливались умельцами из механического цеха завода, если бы не одно «но». Камни для зажигалок продавались в Орджоникидзе спекулянтами поштучно, по баснословной цене.
У жилдомовских дровяных сараев имелась самодельная коптильня. Ею по очереди пользовались владельцы свиней, выращенных в тех же сараях. Сооружение представляло собой вырытую в земле печь с отходящей закрытой траншеей, увенчанной вертикально стоящей жестяной трубой, внутрь которой подвешивались окорока. Топилась коптильня заранее припасенными опилками.
Вспоминаю бытовую изобретательность мамы. Она сварила на электрической плитке в нашей комнате, а не на кухне, чтобы не травмировать обоняние соседей, полный таз хозяйственного мыла. Исходное сырье составляли прогорклый жир из заводских отходов и каустическая сода. В густой бежевой массе вспухали и лопались пузыри. Вонь стояла ужасная, даже по тогдашним ощущениям, зато результат получился замечательный. Плодами маминого труда мы пользовались сами и делились с соседями. Наш продукт безошибочно узнавался по периферическим кускам застывшего и затем нарезанного мыльного каравая, повторявшим плавные изгибы варочного таза. Крахмал для хозяйственных нужд изготавливался из картофеля.
Думаю, условия тогдашней жизни вызвали у меня впоследствии горячий интерес и сочувствие к проблемам жизнеустройства героев «Таинственного острова» Жюль – Верна. Описания рационализаторских находок инженера Сайруса Смита я воспринимал в качестве разновидности справочной литературы.
Еще одной памятной находкой мамы стал способ лечения чесотки, которую я получил в результате слишком тесного, в прямом смысле слова, общения с лошадьми на конном дворе завода.
До теперешнего времени официальная медицина лечит эту болезнь путем двухразового втирания в течение 6–8 дней в кожу больного серной мази с добавлением дегтя, свиного сала или вазелина. Помывка и смена белья допускается на 8-й день. Для нас такой способ лечения оборачивался домашним карантином и бельевой катастрофой. Запасов нижней и другой одежды в то время не имелось.
Мама же, по совету знакомых, обошлась единственной процедурой по методу ветеринарного проф. М. П. Демьяновича, разработанному, как я теперь узнал, в 1934 году для лечения лошадей и коров. Известно, что чесотка вызывается микроскопическим клещом, который буравит кожный покров, скрываясь в недоступных для прямого воздействия сверху ходах.
Процесс своего лечения помню хорошо. Я стою в тазу на табуретке в кухне. Мама натирает меня раствором, который, высыхая, покрывает кожу серебристым налетом. Впоследствии я узнал, что это был гипосульфит (принятое в фотографии название кристаллогидрата тиосульфата натрия), известный среди фотографов многих, в том числе и моего, поколений, как закрепитель для фиксации обработанных проявителем негативов (пленок и стеклянных пластинок), а также позитивов (фотографий).
Этап второй. Мама наносит поверх высохшего гипосульфита жидкость, которая соединяясь с белым налетом, порождает жуткую вонь. Правда, никаких болевых ощущений не возникает. Жидкость представляет собой 10 %-й раствор соляной кислоты, которая вкупе с гипосульфитом выделяет сернистый газ. Примененное «химическое оружие» напрочь убивает чесоточных клещей прямо в их убежищах. Больше о чесотке я не вспоминаю.
Наше меню военного времени припоминается в общем. В число деликатесов входили жареная картошка, чуреки, горбушка хлеба, натертая чесноком. Блюда из тыквы удовольствия не доставляли. Только в зрелые годы я признал этот овощ диетическим продуктом. Лакомством был варенец с коричневой пенкой, который мама приносила по воскресеньям с базара в пол-литровой банке. Помню американский яичный порошок в украшенных флагом США картонных коробках, сходных по форме, размерам и консистенции с упаковками нынешних стиральных средств. Этот деликатес получили по продуктовой карточке. Из него готовили подобие омлета. Высыпанная в рот ложка этого порошка надолго цементировала язык.
В весенний рацион заводчан и станичников разнообразился вареной черемшой с постным маслом. Растение собирали в лесу. Этим яством я угощался в семьях друзей. Мама не готовила черемшу ни разу, так как по причине чрезвычайно острого обоняния не переносила запах отвара этой разновидности чеснока, происходящего из благородного семейства лилейных.
Необыкновенная чувствительность к запахам сохранилась у мамы до конца дней. В одних случаях это воспринималось это как наказание. В других – способность к распознаванию запахов давала преимущество. Например, на рынке мама до конца жизни безошибочно отбраковывала по запаху овощи, выращенные с избыточным применением химикатов. В случаях, когда возмущенные продавцы пытались опровергать результаты «инспекции», она, потерев клубни друг о друга, сообщала к тому же вид удобрения или гербицида.
В 40-х годах, во время походов за дровами в лес, мама безошибочно оповещала спутниц о приближении скрытых пригорком или деревьями тогда еще не выселенных чеченцев. Об этом говорили участники топливных экспедиций. В этих случаях, поясняла мама, исключительных способностей не требовалось. Чеченцы, по словам мамы, обрабатывали одежду защитным составом на основе прогорклого подсолнечного масла, тошнотворный запах которого
