Мой мир: рассказы и письма художницы - Наталья Григорьевна Касаткина
Иногда мы проходили мимо очень высоких деревянных заборов. Наверху – колючая проволока под напряжением. Помню, я всё искала щёлочку. Хотелось посмотреть, не там ли мой бедный «отецы». Но щёлочек нигде не было.
Иной раз мимо нас прогоняли партию заключённых на работу. Лица их были завешены тёмной сеткой накомарников. В руках они несли свои котелки. Сгорбленные фигуры. Безликая тёмная толпа. Позже папа рассказывал нам, что в тайге можно было встретить кучи этих котелков. Это означало, что здесь «ликвидировали» какой-нибудь лагерь (или часть его) выстрелами в спину, как бы – при побеге. Ведь всех не прокормишь..
И вот, наконец, нашёлся единственный добрый к нам начальник. Он сказал маме: «Когда я прочитал дело вашего мужа, я даже плюнул: ведь оно выеденного яйца не стоит!» Боюсь, что потом этот начальник поплатился за доброту к нам…
Нам разрешили 4 часа свидания! Чтобы растянуть эту радость, мама договорилась о двух свиданиях по 2 часа. Но получилось всё не так. Наше свидание длилось всего-то 20 минут. И всё-таки они были, эти 20 минут, их не смогли отнять!
Привели папу. Я не сразу поняла, что это он. Высокий, худой человек с бритой головой в каких-то обмотках на ногах, в грубых башмаках. Он принёс нам подарочки. Он их сам вырезал гвоздём из дерева. Это были две умело вырезанные шкатулки. На моей был изображен пузатый смеющийся человечек. А под ним надпись: «И я тому посмеюся, ха-ха-ха!» Папа нажал на ножку человечка, и шкатулка раскрылась. Я была в восторге.
В эту единственную встречу нам не удалось толком ни о чём поговорить. Ведь мы думали, что впереди ещё есть время. Помню только, что я, сидя на папиных коленях, всё толковала ему, что надеюсь здесь где-нибудь поймать и приручить бурундучка. Я буду стоять и посвистывать, а он сам придёт ко мне в руки. Папа соглашался, что это вполне возможно… Разговор наш резко прервался криком: «Прекратить свидание!»
Приехало большое начальство, устроило разгон. Папа стоит, беспомощно опустив голову, руки – за спину. Его обыскивают: не передали ли мы ему какую-нибудь государственную тайну или оружие. Когда папа недостаточно быстро повернулся, раздаётся звонкая пощёчина. Это бьют моего папу! Смутно помню, что я кинулась вперёд и укусила кого-то за руку. Меня грубо отшвырнули. Папу увели.
Стали обыскивать вещи. Высыпали всю махорку из пачек. Каждую конфетку разворачивали и смотрели обёртку на свет: нет ли там водяных знаков. А нам сказали: «Если вы сегодня же до 12.00 ночи не уберётесь из этих мест, завтра вас арестуем, и попадёте за решётку (Решёты!)»
Сумерки этого дня. Мы идём назад. Слышим, что за нами тоже кто-то идёт. Мы бежим, «они» тоже бегут. Мы бежим изо всех сил, сворачиваем на гору, прямо в колючие заросли шиповника (огромные пахучие цветы). Затаиваемся. «Они» пробегают мимо.
Кто были эти «они»? Впрочем, теперь это всё равно…
Только ночью добираемся до спасительной избушки. Один из архитекторов идёт с мамой (а уже 12 ч. ночи) к железнодорожному кассиру. Он, разумеется, тоже бывший зек. Все эти братья по несчастью живут по закону: круговая порука и взаимопомощь. Как добры эти люди! Кассир говорит маме: «Приходите рано утром с вещами».
Приходим. Полустанок и всё вокруг забито людьми. Они уже неделю не могут выехать. Билетов на Москву нет. На запад непрерывно идут военные эшелоны. Ожидающие – это в основном чины НКВД. Вот открывается касса. Выстраивается длинная очередь. «Билеты на Москву есть? – «Нет». – «Есть?» – «Нет», и т. д…
Доходит очередь и до нас. Кассир говорит: «Минуточку». Берёт трубку телефона. Говорит маме: «Есть два жёстких места до Москвы». Вся очередь с яростью бросается на нас. Ну, а мы садимся в поезд и едем.
Труден был путь обратно и долог. Но всё-таки доехали..
Москва показалась нам чужой. Затемнённые окна домов. На стёклах окон наклеены бумажные кресты: это чтобы осколки стёкол не очень сыпались при бомбёжках.
Приехав домой, мы обнаружили варёную капусту в медной кастрюльке. Верно, бабушка приходила. Как мы с мамой набросились на эту капусту! Ели её холодную руками прямо из кастрюльки. Вот, наверное, с тех пор я так люблю капусту, просто сваренную в подсоленной воде. Память детства!
Ул. Горького (в наст, время – Тверская ул.). Москва. Ноябрь 1941
II. Война
«Голь на выдумку хитра!»
Бабушка любила повторять эту пословицу. Она и сама была «хитра» на выдумку. Особенно если это касалось её семьи. Когда в начале войны опустели полки магазинов, а в аптеках ещё кое-что было, она запаслась рыбьим жиром и касторкой. И это нас очень выручило. Картошка, пожаренная на рыбьем жире, напоминала о рыбе. А на касторке бабушка пекла лепёшки из «какавеллы». Это был новый для нас продукт – шелуха от бобов какао. Её присылали американцы в гуманитарных посылках. И никто не знал, как её есть. А бабушка додумалась. Она толкла её в ступке, что-то ещё добавляла, хотя, по-моему, в то время ничего, кроме воды, не было. А лепёшки были вкусные и касторкой не пахли.
Мой первый блин
Мама пошла продавать книги. Уже вечер. А мамы всё нет и нет. Я уже больше не могу – ужасно хочется есть. Ещё раз посмотрю: нет ли чего-нибудь съестного? На дне мешочка есть немного отрубей, мама бережёт их для чего-то. Пожалуй, возьму. Может быть, смогу испечь блин – на один там хватит. Наливаю воды и размешиваю. Получилось тесто. Керосинку я уже умею зажигать. Но сначала нужно налить керосин, так мама всегда делает. Вот сковородка уже согрелась, теперь лью тесто. Оно шипит, пахнет ужасно вкусно. Что-то запахло горелым. Нужно перевернуть. Перевернём. Сверху теперь горелая корка. Снизу тоже горит. Скорее нужно снимать. Кладу блин на тарелку. Между двумя горелыми корками – тёплое, сладкое тесто. Выбираю его ложкой. До чего же вкусно! Вкуснее я ещё ничего не ела! Только быстро кончается. Так вот оказывается, как пекут блины! Теперь уже я буду их смело печь!
Опять о войне (хочу забыть о ней, а опять всплывает)
Мама вошла в комнату такая бледная, что у бабушки затряслись губы: «Что случилось? Умерла Наташа?»
«Нет, карточки… Все карточки украли, какой-то человек выхватил в магазине», – еле выговорила мама. «Слава Богу! Слава Богу! – часто закрестилась бабушка, – хорошо, что все живы!» А ведь целый месяц без карточек – это голод для нас всех. Выручили нитки мулине. Мама перед войной научилась вышивать крестиком и подрабатывала этим. Она запасла много ниток. Продавцы на рынке охотно покупали нитки, вышивки всё ещё были в моде.
Мы стали ездить каждый день в город Дмитров, где можно было торговать и что-то
