Эрих Манштейн - Утерянные победы
Как бы то ни было, программа обучения войск в мирных условиях продолжала спокойно осуществляться. 13-14 августа 1939 г. в Нейгаммере я проводил последние учения моей дивизии, которые завершились прохождением войск перед генерал-полковником фон Рундштедтом. 15 августа 1939 г. проводились большие артиллерийские учения во взаимодействии с авиацией. При этом произошел трагический инцидент. Целая эскадрилья пикирующих бомбардировщиков – очевидно, неверно была указана высота слоя облаков – во время пикирования врезалась в лес. 16 августа 1939 г. проводилось еще одно полковое учение. Затем подразделения дивизии возвратились к местам своего расквартирования, которые им, правда, через несколько дней пришлось оставить, чтобы двинуться к границам Нижней Силезии.
19 августа генерал-полковник фон Рундштедт и я получили приказ 21 августа прибыть на совещание в Оберзальцберг. 20 августа мы выехали из Лигница (Легница) автомашиной до района Линца, где мы переночевали у моего зятя, имевшего там имение. 21 августа утром мы прибыли в Берхтесгаден. К Гитлеру были вызваны все командующие группами армий, а также командующие армиями со своими начальниками штабов и соответствующие им по должности, командующие авиационными и военно-морскими соединениями.
Совещание или, скорее, речь, с которой Гитлер обратился к военачальникам, – он не допускал больше никакого обсуждения после событий, которые имели место в прошлом году перед чешским кризисом во время совещания с начальниками штабов, – была произнесена в большом зале замка Берггоф, из которого открывался вид на Зальцбург. Незадолго перед приходом Гитлера появился Геринг. Мы были поражены его видом. Я считал, что мы приглашены на серьезное совещание. Геринг, по-видимому, явился на маскарад. На нем была белая рубашка с отложным воротником и зеленый кожаный жилет с большими желтыми пуговицами, обтянутыми кожей. Картину дополняли брюки до колен и длинные шелковые носки серого цвета, которые сильно подчеркивали огромные размеры его икр. На фоне этих тонких носков выделялись массивные ботинки. Но все, безусловно, затмевал украшавший его живот кинжал, болтавшийся на поясе из красной кожи, щедро отделанном золотом, в ножнах из кожи такого же цвета, с золотыми украшениями. Я мог только шепнуть моему соседу генералу фон Зальмуту: «Толстяку, видно, поручена „охрана зала“?
Обвинением на Нюрнбергском процессе по делу германского Генерального Штаба были представлены различные так называемые «документы» о речи Гитлера на этом совещании. В одном из них утверждалось, что Гитлер в своей речи употреблял самые сильные выражения, и что Геринг от радости в связи с предстоящей войной якобы вскочил на стол и воскликнул «Хайль». В этом нет ни грана истины. Гитлер не произносил тогда и таких слов, как «я боюсь, что в последний момент какой-нибудь стервец придет ко мне с предложением о посредничестве». Речь Гитлера, правда, была выдержана в духе ясной решимости, но он был слишком хорошим психологом для того, чтобы не знать, что ругательствами или тирадами нельзя воздействовать на людей, которые присутствовали на этом совещании.
Содержание его речи в основном правильно изложено в книге Грейнера «Руководство вооруженными силами Германии в 1939-1943 гг.». Грейнер основывается при этом на устной передаче содержания этой речи полковником Варлимонтом для журнала боевых действий и на стенографической записи адмирала Канариса. Заслуживают внимания также некоторые записи из дневника генерал-полковника Гальдера, хотя мне представляется возможным, что в дневнике, как и в передаче содержания полковником Варлимонтом и Канарисом, есть и высказывания, которые они слышали от Гитлера при других обстоятельствах.
На нас, генералов, не входивших в состав верховного руководства, речь Гитлера произвела следующее впечатление: Гитлер принял категорическое решение немедленно разрешить германо-польский вопрос, даже ценой войны. Если Польша перед лицом уже начавшегося, хотя еще и замаскированного развертывания германской армии подчинится немецкому нажиму, достигшему уже своего кульминационного пункта, мирное решение отнюдь не исключено. Гитлер убежден, что западные державы в решительный момент опять не возьмутся за оружие. Он особенно подробно обосновал это мнение. Его аргументы сводились в основном к следующему: отставание Великобритании и Франции в области вооружения, в особенности авиации и противовоздушной обороны; практическая невозможность для западных держав оказать эффективную помощь Польше, помимо наступления через «Западный вал», на которое оба народа, в связи с необходимостью принести большие человеческие жертвы, вряд ли пойдут; внешнеполитическая обстановка, в особенности напряженное положение в районе Средиземного моря, значительно ограничивающее свободу действий, в первую очередь Великобритании; внутриполитическая обстановка во Франции; наконец, но не в последнюю очередь, личности руководящих государственных деятелей: ни Чемберлен, ни Даладье не взяли бы на себя принятие решения об объявлении войны.
Хотя оценка положения, в котором находились западные державы, и казалась логичной и во многих пунктах правильной, я все же не думаю, что слова Гитлера окончательно убедили собравшихся. Британские гарантии, правда, были почти единственным аргументом, который можно было противопоставить высказываниям Гитлера. Но все же и он был весьма веским!
То, что Гитлер говорил о возможной войне против Польши, по моему мнению, не могло быть понято как политика уничтожения, как это утверждало обвинение в Нюрнберге. Если Гитлер требовал быстрого и решительного уничтожения польской армии, то это, если перевести это требование на военный язык, как раз и являлось целью, которую, в конце концов, преследует всякая крупная наступательная операция. Никто из нас, во всяком случае, не мог понять его высказываний в том направлении, в котором он позже действовал против поляков.
Наибольшей неожиданностью и одновременно самым глубоким впечатлением, естественно, было сообщение о предстоящем заключении пакта с Советским Союзом. На пути в Берхтесгаден мы уже узнали из газет о заключении в Москве торгового соглашения, которое в тогдашней обстановке само по себе являлось сенсацией. Теперь Гитлер сообщил, что присутствовавший на совещании министр иностранных дел фон Риббентроп, с которым он в нашем присутствии попрощался, вылетает в Москву для заключения со Сталиным пакта о ненападении. Тем самым, говорил он, у западных держав выбиты из рук главные козыри. Блокада Германии также теперь не достигнет результата. Гитлер намекнул, что он для того, чтобы создать возможность для заключения пакта, пошел на серьезные уступки Советскому Союзу в Прибалтике, а также в отношении восточной границы Польши. Из его слов, однако, нельзя было сделать вывод о полном разделе Польши. В действительности Гитлер, как это сегодня известно, еще во время польской кампании рассматривал вопрос о сохранении оставшейся части Польши.
