О. Петрунина - Румыния и Египет в 1860-1870-е гг. Письма российского дипломата И. И. Лекса к Н. П. Игнатьеву
11-го мая, несколько часов после освобождения политических арестантов, четверо из них: Николай Розновано, полковник Костика Асслан, бывший редактор «Монитера» Нико Асслан и отставной майор Феодор Лацеско[49] приезжали в консульство (по их словам – депутатами от молдаван) и, не застав меня дома, объявили драгоману моему, что они присланы благодарить Россию за политику ее в отношении Молдавии и просить ее и впредь защищать истинные и национальные стремления молдаван. Я написал об этом официально барону Оффенбергу.
Весь народ, да кажется, и сами освобожденные уверены, что их выпустили вследствие приказаний России и Англии, – они и слышать не хотят о том, что им дана амнистия принцем Карлом. Кроме четырех вышеупомянутых депутатов у меня были еще несколько освобожденных – лиц, мне вовсе не известных. Митрополит прислал мне свою карточку в день своего освобождения из-под ареста, с выражением благодарности за участие, которое я принял в его судьбе, и с присовокуплением, что он болен и потому не может лично ко мне приехать; на другой день я отправил к нему моего драгомана с поручением кланяться ему от меня и узнать об его здоровье.
Войско и чиновники присягнули уже на верность принцу Карлу.
Войска двигаются к Дунаю, и румынские офицеры уже помышляют о том, как они будут бить турок.
Засвидетельствуйте, пожалуйста, мое глубочайшее почтение Анне Матвеевне и супруге Вашей.
Надеясь, что Вы, по всегдашней доброте Вашей, дозволите мне в скором времени соединиться с бедной женой моей, остаюсь душевно преданным Вам покорнейшим слугою
И. Лекс
Александрия
3/15 декабря 1866 г.
Секретно
Многоуважаемый Николай Павлович.
Пребывание в карантине, поездка в Каир, свидание с вице-королем, знакомство с делами генерального консульства, наконец, некоторые визиты не позволили мне до сих пор написать к Вам и сообщить Вашему Превосходительству те сведения, о которых Вы интересовались во время пребывания моего в Константинополе: по здешним известиям, достойным уважения, кандийское движение[50] далеко не в конце, и дела на острове принимают каждый день все более и более неблагоприятный для турок оборот[51]; вице-король весьма недоволен тем, что вмешался в это дело, и не знает только, каким образом выпутаться из него. Действуя согласно Вашим инструкциям, я стараюсь окольными путями уговаривать Его Светлость вывести войска из Кандии под каким-либо предлогом, советуя даже ему произвести легкие беспорядки в Верхнем Египте или в Судане для того, чтобы, пользуясь тем обстоятельством, что ему нужны самому войска для внутреннего спокойствия страны, остаться правым перед Портою. Не знаю, удастся ли мне достигнуть нашей цели, но все-таки я буду продолжать действовать в этом смысле. В Кандии считают двадцать две тысячи египетских войск, но между ними весьма много больных и раненых, – этих последних не далее, как 1/13 декабря привезли сюда около трехсот человек. Французских и вообще иностранных офицеров в египетских войсках, посланных в Кандию, нет, кроме разве нескольких ренегатов.
Конституция Измаила-паши[52], как кажется, сильнейший пуф, выдуманный им для Европы; но палата очень занимает вице-короля, который мне лично много о ней рассказывал, желая между прочим доказать развитие арабского народа; я не пишу Вам подробностей об этом новом учреждении, так как они более известны Николаеву[53] следившему с самого начала за ходом ее, который получил Ваше предписание весьма поздно, и поэтому только недавно мог сообщить Вашему Превосходительству официально все то, что знает об этом либеральном учреждении.
Несколько дней тому назад я виделся с Патриархом[54], который просил у меня защиты, – это слабый и выживший из ума человек, которого трудно будет поддержать, но нечего делать, попробую. Его Блаженство жалуется в особенности на каирских греков[55], которых я постараюсь урезонить. Наместник его, Мелетий[56], – умный и хитрый грек, не пользующийся большим уважением, но так как он льнет к нам, и так как Патриарх за него сильно стоит, то, по мнению моему, его следует оставить еще пока на месте, имея, впрочем, в запасе Евгения[57], на случай, если греки не захотят более Мелетия.
Джани уезжает в конце месяца, – он очень прилежен, знает дело и говорит на нескольких языках, а поэтому мне весьма жаль с ним расставаться.
Ожидаю с нетерпением берата[58], без которого я не могу вступить в официальные сношения с министерством и с консулами.
Засвидетельствуйте, пожалуйста, мое нижайшее почтение княгине Голицыной и супруге Вашей; жена моя была очень чувствительна к их памяти.
С отличным почтением и душевною преданностию имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою
И. Лекс.
Каир
18 декабря 1866 г.
Многоуважаемый Николай Павлович.
Берат и фирман[59] Порты получены исправно, и я сообщил уже об этом Рагиб-паше[60] (министр иностранных дел хедива), но мое официальное представление отложено на несколько дней по случаю опасной болезни матери вице-короля. В настоящее время я знакомлюсь с делами и по всему вижу, что мне трудно будет сделать что-нибудь для бедного Александрийского Патриарха. Кроме того, что блаженный Никанор впал в детство и окружен весьма плохо, греческие общины александрийская и каирская находятся в вечной вражде между собой; каждая из них хочет, чтобы Патриарх жил в ее среде, – первая на том основании, что самый титул Патриарха есть Александрийский, и потому, что последние Патриархи жили в Александрии; каирская же община говорит, что Патриархат в Каире и что в прежние времена Патриархи жили всегда в этом городе. Блаженный Никанор предпочитает жить в Александрии, потому что наместник его Мелетий не может приехать в Каир, где его ненавидят. Вообще интриг пропасть, и я вижу, что мне будет много хлопот со всеми этими греками. Что же касается до Евгения, которого Вы мне присылали в Константинополе, то он не пользуется в Египте хорошей репутацией, и его лучше оставить пока в стороне. Армянская община[61] живет несколько мирнее, но ее Патриарх, или скорее архиепископ (местопребывание которого в Каире), уже очень стар, а поэтому всем управляет наместник, при назначении которого тоже бывает много интриг. Настоящий наместник епископ Магардич находится теперь в Константинополе, и я даже познакомился с ним у Ону[62]; он пользуется здесь хорошей репутацией, и его поддерживает вице-король, но община была против него за то, что он слишком энергически преследовал должников архиепископства, все почти членов самой общины. Впрочем, здешние армяне ведут себя добропорядочно, и мне, вероятно, удастся иметь на них влияние, которое может быть употреблено в том случае, если Вам понадобится когда-нибудь содействие здешней армянской общины к достижению каких-либо высших целей. Вице-король принимал недавно черногорского посланного и был с ним весьма любезен, собственно потому, что знал, что это будет нам приятно. Вообще как в делах Православной Церкви, так и в делах черногорцев или сербов, мы всегда можем что-нибудь сделать в Египте, но не официальным путем, а официозно. Мустафа-паша[63] притих, но дядя вице-короля Халимпаша[64] (сын Мегмет-Али) начинает, по словам Измаил-паши, интриговать против него; но Его Высочество следит за ним, и ему плохо будет, если он не преклонит главу перед своим племянником. Англия прислала вице-королю орден Бани![65] Дороговизна здесь страшная: в Александрии я имею уже в виду за большие деньги квартиру для канцелярии и другую для меня, в Каире же я до сих пор не нашел ничего порядочного, за небольшой дом просят триста фунтов в год, да кроме того десять тысяч франков выходных, мне же министерство дает на Каир только сто фунтов. В настоящее время я живу в Каире в гостинице и плачу сто франков в день. На подъем министерство мне дало три тысячи рублей, из них вычли триста рублей на инвалидов, банкир вычел семьсот рублей по курсу, осталось восемь тысяч франков, дорога стала три тысячи франков, затем нужно устроиться за пять тысяч франков, – здесь же для того, чтобы омеблировать дом тридцати тысяч франков мало!
Вскоре после официального приема я отправился к вице-королю частным образом и переговорил с ним о деле Дендрино, затем наступит очередь других дел и между прочим и дело Ковако[66], за успех которого я, впрочем, не ручаюсь, так как он не мог никогда доказать главного, то есть что он родственник покойного Анатоли Ковако, оставившего огромное состояние. Не знаю, удастся ли мне сделать что-нибудь для России и русских подданных, но я все-таки буду делать что могу, и не буду скуп на визиты к вице-королю, которые мне стоят, впрочем, каждый раз одними бакшишами[67] от пятидесяти до ста франков.
