Иван Просветов - Десять жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин
До российской границы оставались считаные дни пути, когда Янчевецкий и Хантингтон сделали привал в горном селении. Жители рассказали им легенду о скале Кяфир-Кала, на вершине которой якобы спрятаны сокровища. Скала выглядела неприступной, но молодость и азарт сделали свое дело – каждому захотелось доказать, что русский и американец не уступят друг другу в ловкости. Элсворт благополучно добрался до вершины. Василий завершал подъем, когда из ножен на его поясе вдруг выпал кинжал. Отвлекшись, он потерял опору и стал сползать в пропасть. «А день был ясный, небо синее, безмятежное… «Не может быть, чтобы я сейчас умер! – пролетали мысли. – Со мной моя незаконченная записная книжка с планом романа, я слышу тиканье часов на руке». Вся моя жизнь промелькнула в одно мгновение. Классическая гимназия, уроки латинского и греческого языка… Университет и лекции профессора Зелинского. Моя зачетная работа о псковских говорах. Ресторан в Лондоне с замечательным бифштексом… Стройная девушка под васильковой вуалью на вокзале… Я сползал, крестом раскинув руки и ноги, и с лихорадочной быстротой думал: «Конечно, в этой горе живет могучий дух. Надо добиться его милости…» И я шептал, а может быть, кричал: «Горный дух! Я дарю тебе этот кинжал дамасской стали!» И тут я почувствовал, что моя левая нога остановилась на небольшом выступе. Спокойствие и хладнокровие сразу ко мне вернулись…
Я взглянул влево и вниз и едва поверил своим глазам. Из-за грани скалы показалась смуглая, сильно обросшая волосами рука, затем высунулась голова с иссиня-черными кудрями, лицо, потемневшее от загара и грязи, с всклокоченной бородой, и, наконец, голая, в лохмотьях фигура осторожно и ловко поднялась на скат, быстро схватила потерянный мною кинжал. «Дух услышал меня и помог», – подумал я. Вскоре я сидел рядом с моим спутником». Как выяснилось после, то был не дух, а дервиш-отшельник. Но от этого спасение не казалось менее чудесным.
1 марта 1904 года экспедиция вернулась в Асхабад. Янчевецкий подготовил подробный отчет, который отправили с курьером в Военное министерство. А дома по вечерам его рассказы об удивительном путешествии зачарованно слушала молодая жена. Уже став писателем, Василий Григорьевич говорил, что набрал в Азии красок и впечатлений на всю жизнь. Там же он нашел и невесту.
* * *Высокий обаятельный брюнет (молод, образован, вежлив, а как импозантен в белом кителе верхом на вороном жеребце!) сразу обратил на себя внимание женской половины Асхабада. Однажды в комнату к Василию вломился владелец оружейного магазина, любовница которого грозилась уйти к молодому приезжему холостяку из пансиона мадам Гитар. Не обошлось и без совершенно романтичного знакомства.
«Я очнулся от легкого забытья. Сквозь заделанное металлической сеткой окно бледное лицо луны бросало серебристые лучи внутрь моей комнаты, осветив квадрат на полу и желтую шелковую ширму перед окном. И вдруг я увидел на прозрачной створке стройный силуэт женщины… Незнакомка была уже рядом со мной. Она наклонилась. Я следил, приоткрыв один глаз. Потом закрыл его. «Нужно быть дерзким, – подумал я. – Все же подожду. Посмотрим, что она будет делать дальше». Нежная рука слегка коснулась моих волос и погладила их. Ароматные уста на миг прижались к моим губам… Что парализовало меня в эту минуту? Почему я никак не откликнулся на безмолвный призыв? Но платье уже прошуршало, незнакомка отошла к столу. Зашелестела бумага, точно по ней бегал карандаш. Так же бесшумно тень скользнула к двери… Я закурил папиросу, потом встал, накинул бухарский халат и зажег свечу. Поперек моей рукописи неровными строками было написано: «Когда завтра вечером, проходя вместе с Марганией мимо дома под старыми каштанами, вы услышите пение вальса, остановитесь. Хозяйка пригласит полковника зайти. Заходите и вы. Для вас будут неожиданности». Василий исполнил предложенное – и вот она, неожиданность: «Два вальса и две разные певицы вместо одной, которую я надеялся увидеть и разгадать загадку. Первой оказалась сама хозяйка дома, жена подполковника Генерального штаба, корректная и сдержанная, похожая на англичанку. Вторая нервная, очень подвижная светлая блондинка с вьющимися волосами, в розовом платье, с обнаженными руками выше локтей. А может быть, ни та ни другая?»[17]
Нашелся ли ответ, случился ли роман – о том он умолчал. Но влюбленность все же случилась. Однажды Василий ехал по улице и в тени тутовых деревьев у ограды увидел девушку в розовом платье. Он повернул коня и попросил воды – напиться. Барышня вошла в дом и вынесла кувшин. Так и познакомились. Маша Бурмантова, как выяснилось, служила машинисткой в канцелярии начальника области. Василия не смутило, что у нее есть на руках маленькая дочь. Любовь – это все-таки следование чувству, а не формальным правилам. У Янчевецкого, разумеется, был свой идеал женщины: умна, самостоятельна, не кисейная барышня и не белоручка, но притом чувственна и грациозна, «несмотря на книги и на образование»[18]. Видимо, его избранница соответствовала образу. И она не раздумывала, когда в мае 1904 года Василий уехал на Дальний Восток, где шла война с Японией, – отправилась вслед за мужем в Хабаровск, а затем в Харбин.
Глава 3
Война и мир
Санитарные поезда прибывали в Хабаровск едва ли не ежедневно, и каждый привозил сотни раненых. Город постоянно помнил о войне.
В полутора тысячах верст к югу, на невеликом, но стратегически важном Ляодунском полуострове, где Россия обустроила крепость Порт-Артур, столкнулись амбиции двух империй. Вызов бросили японцы, атаковав 27 января 1904 года русскую эскадру на рейде Порт-Артура. Направили на полуостров три армии. Блокировали Порт-Артур с моря и суши. Благодаря инициативности и решительности японских генералов война шла с перевесом на их стороне, пусть и ценой больших потерь в ряде сражений.
Василий Янчевецкий судил о происходящем по рассказам и сообщениям газет, в том числе «Вестника Маньчжурской армии», который издавал его старший брат. Сам он, прибыв в Хабаровск, смог получить лишь место сверхштатного младшего чиновника особых поручений генерал-губернатора Николая Линевича[19]. Дмитрий же, редактировавший местные «Приамурские ведомости», с началом войны был командирован к полевому штабу Маньчжурской армии в Ляояне. Командующий генерал-адъютант Алексей Куропаткин поставил перед ним задачу: создать газету, дающую «точные, полные и быстрые сведения о ходе нынешних военных действий». Ее первый номер вышел из типографии 25 мая. Газета старалась поддерживать в армии боевое настроение. Дмитрий Янчевецкий писал: «Чем больше японцы стараются сломить силу России на берегах Тихого океана, тем сильнее она становится именно там, где ее хотят ослабить»[20].
Но 11 августа 1904 года японские армии подошли к русским укреплениям у Ляояна. Сражение, казалось, не кончится до полного истощения сторон. Тем, кто был на войне впервые, запомнилась потрясающая легкость, с которой перемалывались человеческие жизни: «В нескольких шагах от нас почти у самой земли разорвалась японская шрапнель. Она пришлась как раз над одним из взводов красноярцев. Несмотря на предупреждение прижаться к насыпи, он продолжал лежать открыто, то есть так, как предписывал устав для ротной поддержки. Белое облачко быстро рассеялось. Большинство людей взвода осталось лежать навеки…»[21] Японцы выдыхались, но об этом не ведали в русском штабе, и потерю некоторых позиций Куропаткин расценил как угрозу окружения. 21 августа он приказал отступать.
* * *Ян оставил лишь четыре странички воспоминаний о войне и один журнальный рассказ, хотя был награжден «за отличия в делах против японцев» орденом Святой Анны III степени с мечами.
Что за особые поручения он выполнял? В формулярном списке Янчевецкого упомянуто: «28 августа 1904 г. командирован на линию Забайкальской и Средне-Сибирской железных дорог для выяснения на месте, где и какие задержаны в пути частные грузы, выписанные местными торговыми фирмами для нужд Приамурского края и направленные по планам Главного штаба с воинскими эшелонами, а также для принятия мер к дальнейшему передвижению этих грузов по назначению»[22]. Задание ответственное, но не для деятельной натуры. Иные поручения, по всей вероятности, были, но какие – неизвестно.
Василий мог видеться с братом в Хабаровске, куда тот вернулся в сентябре, посчитав законченной свою работу по организации издания «Вестника». Мог получать письма от Сигмы, в июле 1904-го оставившего «Новое время» и уехавшего в Маньчжурию. Сыромятников, ставший чиновником особых поручений адмирала Евгения Алексеева – главнокомандующего на Дальнем Востоке, видел отступление от Ляояна. «Солдаты шли, не оглядываясь на нас. Под гипсовыми масками их сумрачных лиц чувствовалась не одна лишь усталость, но и глубокая, затаенная обида… В Телине, на станции, я встретил начальника дворянского отряда. Он мне доказывал, что больше ничего мы в Маньчжурии сделать не можем… А вечером один офицер рыдал, причитая: «Помилуйте, за что же это, за что? Всю сотню под шрапнель поставили. Всю мою сотню… Нет сотни… Ведь он болван, болван, как может сотня против батареи…» И слезы текли по его лицу, горькие и пьяные»[23]. Трагедия повторилась в октябре у реки Шахэ – на 14-й день сражения Куропаткин приказал армии вернуться на оборонительную линию. «Мы потеряли 45 000 человек неведомо зачем, – негодовал Сыромятников. – Ни одного проблеска таланта с нашей стороны нет. Мы осуждены на то, чтобы давить численностью, тяжестью мужичьего мяса. А с нами сражаются умом и талантом… Единственный генерал здесь, который умеет бить японцев, – Мищенко. Я спрашиваю, отчего не дадут ему корпуса. «Помилуйте, как можно, он не генерал-лейтенант». Что же вам нужно? Бить японцев или содержать негодных генерал-лейтенантов?»[24]
