Валентин Булгаков - Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого
Предлагаемая ныне публикация «Как прожита жизнь» и запланированное на 2013 год издание «В споре с Толстым. На весах жизни» выходят в свет в непростой период истории, когда накапливающееся в мире политическое, идеологическое и социальное напряжение не может не сопровождаться повышением и обновлением общественного интереса к Л. Н. Толстому как писателю, философу, учителю нравственности – интереса ко всем деталям, проливающим свет на его непростую жизнь, замечательное творчество, подлинно гуманистическую философию, высокие нравственные идеалы и эстетические воззрения. Вопросы справедливости и совести, войны и мира, социального противостояния и согласия, приверженности радикализму и неприятия насилия, взаимосвязи духовной и материальной сторон жизни, волновавшие Толстого и требовавшие от него неустанного интеллектуального и нравственного поиска приемлемых ответов, остаются столь же актуальными для нас и спустя столетие после смерти яснополянского искателя. Это касается, конечно, отнюдь не только его религиозных и политических трактатов, но и художественных произведений. Сравнительно новым направлением исследования является изучение более или менее постоянного критического воздействия Софьи Андреевны Толстой на творчество ее мужа. Все это полностью сохраняет свой просветительский потенциал и для сегодняшнего общества, как, впрочем, не утратит его и для грядущих поколений.
Ценность воспоминаний Булгакова, его дневников и переписки для исследователя и любого пытливого читателя, знакомящегося с ними в XXI столетии, неоценима.
Во-первых, эти документы позволяют заполнить некоторые из до сих пор существующих лакун в наших фактологических знаниях. Например в том, что касается хронологии и конкретных дат работы Толстого в последний год его жизни – когда именно он приступал к тому или иному тексту, подвергал его переработке, заканчивал первоначальные и последующие черновые варианты и т. д.
Во-вторых, Булгаков, хотя зачастую и не скрывает собственного отношения к тем или иным лицам и событиям, не мешает читателю объективно и одновременно во многом по-новому увидеть их. Его работы позволяют более глубоко проникнуть как в суть событий, так и в характер их участников. Это тем более ценно, что исходит не просто от внимательного и объективного наблюдателя, а от непосредственного участника событий (и свидетеля сопровождающих их, а равно порою и вызывающих их страстей).
В-третьих, подробное и мастерское описание Булгаковым жизни одного из самых любопытных фрагментов российского общества начала XX века, включающего аристократов и крестьян, интеллектуалов и пролетариев, искателей нравственной истины и охранителей государственных устоев, позволяет бросить свежий и живой взгляд на эти взаимоотношения как в плане их уникальности, так и некой типичности, равно как и увидеть их в более широком контексте эволюции общества того времени. И все это отмечено замечательным умом, тонкой наблюдательностью и серьезным анализом.
Наконец, многочисленные личные, творческие, профессиональные, интеллектуальные и идейные, а порой и просто случайные связи Булгакова с различными представителями культуры первой половины XX столетия в самых разных частях света обусловливают интерес к его личности и трудам, выводя его далеко за рамки по-своему неисчерпаемого, но все же достаточно узкого предмета толстоведения. Это еще один очень значительный критерий жизни и деятельности Булгакова, в силу которого знакомство с Толстым представляется лишь одной из сторон этой многогранной личности – пусть и важнейшей стороной. Следует признать, что в настоящем издании данное направление остается лишь слегка намеченным.
Возвращаясь к Толстому, следует еще раз подчеркнуть, что труды Булгакова представляют собой громадную ценность для исследователей и всех заинтересованных читателей в силу того, что в совокупности прекрасно отражают духовный путь автора, путь его творческого и философского развития и возмужания – от безоглядного увлечения ученика притягательной личностью и захватывающими идеями Толстого к серьезному и даже строгому мемуаристу и ученому, способному подвергнуть взгляды Толстого всестороннему и беспристрастному анализу, нисколько, впрочем, не утратив при этом своего уважения к великому человеку и не повредив своей теплой памяти о нем.
Работы Булгакова написаны прекрасным и в то же время очень простым, «легким» языком, что в полной мере относится и к публикуемым ныне частям «Как прожита жизнь». Булгаков предстает как талантливый писатель, и это оказывается большой удачей, учитывая, что его перу приходится иметь дело с описанием сложной личности самого Толстого, с насыщенной событиями и характерами, кипучей средой его родных и близких, последователей и идейных противников, почитателей и критиков. В Ясной Поляне и вокруг нее развертывалась в последний год жизни Толстого – да, впрочем, и еще долгое время после – подлинная драма. Если наличие возле Толстого в последние месяцы его жизни умелого секретаря можно считать закономерным (в выборе, вероятно, недостатка не было), то наличие у оказавшегося в этом положении конкретного человека – Булгакова – способности схватывать суть событий и явлений, а впоследствии более чем удовлетворительно воспроизвести пережитое на бумаге следует считать именно большой удачей, одним из подарков Истории живущим впоследствии поколениям.
Под умелым и легким пером Булгакова читателя захватывает анализ некоторых из работ Толстого, оживает поток бесконечных посетителей Ясной Поляны, среди которых мелькают и неизвестные крестьяне и мещане, и блистательные представители культурной элиты своего времени. Здесь можно ощутить биение пульса жизни семьи Толстого и его круга как в развитии их собственного внутреннего мира, так и в их взаимоотношениях.
Булгаков проявляет себя как искусный рассказчик. Его описания событий и природы не бывают статичными, банальными, но оказываются динамичны, свидетельствуют об умении внимательно наблюдать и тонко анализировать. Также свежи и убедительны его портретные зарисовки. Вот лишь два примера:
1) Портрет В. О. Ключевского
Говоря о профессоре В. О. Ключевском, лекции которого по истории ему довелось слушать, Булгаков создает портрет одного из лучших, по его мнению, преподавателей Московского университета того времени. Обращает на себя внимание, как он выделяет то, что, на его взгляд, в первую очередь является важнейшими отличительными чертами профессионализма Ключевского.
«На университетской кафедре В. О. Ключевский был редким и, можно сказать, единственным в своем роде сочетанием трех высоких качеств, а именно – глубокой, основательной учености, выдающегося писательского таланта и, может быть, еще более выдающегося мастерства художественного чтения, и даже не чтения (в чтении всегда, хоть в ничтожной доле, есть что-то механическое), а живого произнесения».
Однако не менее важна и личность Ключевского, и его умение подчинить аудиторию обаянию своего таланта.
«В самом деле, как ни замечателен и как великолепно ни написан курс Ключевского, впечатление, получаемое от него читателем, не могло ни в коем случае равняться с действием чтения или произнесения отрывков (отдельных лекций) из этого курса самим автором перед студенческой аудиторией. Это было высшее, беспримерное обаяние и очарование, когда блестящий артист-лектор буквально царил в сознании слушателей, сливался с ними в одно многоголовое, но единой мыслью проникнутое и единым чувством живущее существо. Да, Ключевский был артист, артист на кафедре. Он, в сущности, проигрывал перед вами роли всех тех исторических лиц, которых он касался, даже если при этом не прибегал к чтению монологов, а только описывал. Талантливо написанный текст своего изложения Ключевский оживлял в десять раз мастерским своим чтением, сообщая ему несказанную экспрессию».
Затем Булгаков, как истинный мастер портрета, связывает воедино внешний облик и внутреннюю сущность своей «модели» и роли места изображаемого им человека среди современников:
«Этому старичку с наружностью московского подьячего – сутуловатость, козлиная бородка, живые, темные, все видящие глаза под очками, ручки, скромно сложенные на кафедре, к которой он, стоя, притулился правым боком – позавидовали бы, наверное, в мастерстве чтения и Щепкин, и Садовские, и Москвин, если бы его услыхали. Ключевский на самом деле был первоклассный артист, и этим-то именно покорял свою аудиторию, как покоряли публику в театрах своим личным обаянием и своей неподражаемой передачей чужих написанных текстов великие корифеи сцены. В этом, то есть в таланте художественного чтения, весь секрет великого обаяния и славы Ключевского как лектора»[15].
