Илья Вергасов - В горах Таврии

Разведчицы узнали, что все время в долину прибывают войска.

- Уж зайти в хату нельзя, все позанимали, сволочи, - со злостью сказала попутчица.

Она рассказала, как фашисты хвастаются, что скоро "Севастополь капут!"

Чем дальше удалялись разведчицы от фронта, тем больше замаскированных войск видели в придорожных лесах. Проходило много машин. Разведчицы старались запоминать их знаки.

Показался кирпичный завод. На шоссе стояли вражеские солдаты.

- Прощайте. Пойду стороной, а то как бы корову не отобрали, - и женщина свернула на проселочную дорогу.

Разведчицы пошли прямо к гитлеровцам. Варя спокойно тряхнула головой, расправляя свои золотистые кудри.

- Гутен морген! - улыбаясь приветствовала она. Белокурые волосы ее искрились на солнце. В памяти ее подруги Ани на всю жизнь осталась Варя вот такая - красивая, улыбающаяся.

Их посадили на попутную машину. Роли сами распределились. Варя отвлекала фашистов. Аня наблюдала. Шоссе было забито автотранспортом. Машина, на которой ехали разведчицы, шла медленно, и Аня успевала многое заметить.

Их высадили за деревней Байдары, у брезентовых палат полевого госпиталя.

Пройдя табачные плантации, девушки скользнули в кусты. Они долго не могли найти Кожухаря и разволновались. Что делать? Обе расплакались. Потом встали, пошли и внезапно были остановлены самим Кожухарем.

- Хорошо, придем в город не с пустыми руками! - записывая в книжечку сообщения разведчиц, сказал сердитый проводник.

Девушки облегченно вздохнули: "Сам Кожухарь сказал - хорошо!"

Они пошли к Балаклаве. Первые двадцать километров прошли довольно быстро. Потом Варе стало трудно идти. Она выбилась из сил. Аня понесла ее мешок. Стал слышен шум моря. Где-то совсем близко работали пулеметы. Ракеты, казалось, вылетали из-за соседней скалы. Они долго шли по камням, пробираясь сквозь мелкий можжевельник, пока не остановились в пещере, откуда видно было море.

- Если за нами приедут, то через час должны быть, а пока перекусим, предложил Кожухарь.

Все трое проголодались, и небольшой запас продуктов и воды быстро исчез. Хотелось еще пить, но пресной воды больше не было.

Шло время, девушки задремали. Когда утром Аня проснулась, встревоженный Кожухарь воспаленными глазами смотрел на море. Рядом сидела Варя, красная от слез.

- Не приехали за нами, - вздохнула она.

Солнце шло к зениту. Камни накалялись, было жарко, безумно мучила жажда, но нельзя было двигаться, даже приподняться. Ведь место голое, каменистое, без единого кустика, а кругом - враги. Всем троим, измученным жаждой, день этот казался бесконечным.

Пришла ночь, тоже душная и без воды, но с надеждой на лодку. Иногда какая-то моторка проходила у самого берега, сигналя светом. Но это был не тот сигнал, и партизаны себя не выдавали. Лодки из Севастополя все не было. Даже Кожухарь, потеряв свое железное спокойствие, то и дело выбегал к берегу, всматриваясь в каждую тень.

В эту ночь лодка опять не пришла.

К рассвету Варя начала бредить.

К вечеру они услышали совсем близко от пещерки легкий шум. Это была маленькая козочка. В поисках травы она подошла близко к обрыву и, чудом держась на почти отвесном склоне, щипала травку, выросшую между камнями.

Вытащив из ножен финку, Кожухарь стал осторожно подкрадываться к козочке. После часа охоты он, наконец, схватил ее за горло и притащил в пещеру. Они зарезали козленка, жадно пили теплую солоноватую кровь.

На третью ночь шлюпка пришла. Обессиленных девушек рыбаки внесли в лодку на руках.

При свете прожекторов фашисты охотились за одинокой шлюпкой, засыпая ее минами из Генуэзской башни. Рулевого ранило. Его сменил Кожухарь, который еще держался на ногах.

К рассвету благополучно высадились в Балаклаве и через час уже отдыхали у пограничников подполковника Рубцова, отражавших вторую за последние сутки атаку немцев. Рубцов торопливо опросил партизан и приказал немедленно отправить их в штаб армии.

В сопровождении двух пограничников Кожухарь, Аня и Варя под вражеским огнем пробегали поляну в Кадыковке. Неожиданно Кожухарь, взмахнув руками, как подкошенный, упал на землю, Аня подползла к нему и повернула его лицо к себе.

- Ранен? - тихо спросила она.

Кожухарь посмотрел на нее большими мутнеющими глазами и прошептал:

- Расскажи в Севастополе, что видела...

И - умер.

Рядом раздался новый взрыв, сверкнуло пламя. Больше Аня ничего не помнила. Пришла она в себя на машине. В небе стоял тот же непрерывный гул, скрежет и свист. Машина шла куда-то быстро, от резких толчков пассажиров высоко подбрасывало, было невыносимо больно. Но партизанка даже не могла понять толком, что у нее болит. Рядом покачивалось на ухабах тело Кожухаря, рука его сползла на Куренкову. Ей стало страшно. Отодвигаясь к борту, Аня повернула голову и вздрогнула, только по платью узнав мертвую Варю. Аня вторично потеряла сознание.

Очнулась она уже в Севастополе.

У ее койки стояли седоусый врач в белом халате и какие-то военные. Горела большая электрическая лампа. На низком сводчатом потолке выступали крупные капли воды. Пахло дымом. Доносился неясный, но беспрерывный гул.

Вспомнив о Кожухаре и Варе, партизанка заплакала. Ей дали выплакаться. Потом она спросила, кому можно доложить.

- Вот нам и докладывай. Только не торопись, говори все, до мелочей, сказал военный в пенсне.

Аню выслушали внимательно, записывая каждое ее слово.

- Вот вам и доказательства, товарищ полковник! Это знаки танковой группы, разгромленной еще в марте под Керчью. А где же танки? Танков разведчики не видели?

- Так точно, товарищ генерал. Данные партизанки совпадают с авиаразведкой. Это моточасти танковой группы. Насчет танков только что получил радиограмму от Северского. Партизаны Македонского пустили под откос эшелон и видели другой эшелон с танками, идущий в сторону Бахчисарая.

- Молодцы, партизаны! Итак, фашисты перебрасывают мотовойска на правый фланг, а танки - на левый... Значит, ждите атаку где-нибудь под Чоргуном, - сказал генерал, крепко пожав партизанке руку, и вышел.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Под Севастополем продолжались ожесточенные бои.

В последнее время отдыхавшие и больные партизаны привыкли собираться у костра Евпаторийского отряда, где ночевали, а иногда и дневали летчики, прилетавшие из Севастополя. Из летчиков особым почетом у партизан пользовались Битюцкий и Мордовец. Если Герасимов открыл в лес летную дорогу, то Битюцкий и Мордовец проторили ее. Для нас они были не просто летчиками, а представителями севастопольского гарнизона. Возвращаясь с успешной операции, партизаны в тесном кругу рассказывали о своих успехах севастопольцам, как бы отчитывались перед самим городом.