Илья Драган - Николай Крылов

Анастасия Семеновна надолго замолчала, еще раз переживая то, что, казалось, давно ушло в прошлое, а потом продолжила:

— Николай поначалу все пытался утаить от меня, что рана его открылась. Но разве скроешь, если через повязку кровь проступает. Уговаривала показаться нашему хирургу, замечательному специалисту, но так и не смогла уговорить. На все один ответ — упекут в госпиталь, а я хочу с вами побыть. Тогда я пошла на хитрость. Во время очередного дежурства, а дежурила я через сутки, рассказала обо всем заведующему отделением — забыла, к сожалению, как его звали, — и попросила прийти якобы в гости. А там за столом я будто невзначай заведу разговор о ране, и он посмотрит ее. Но Николай разгадал нашу хитрость. Сказал, что даст себя осмотреть только в том случае, если ему пообещают не класть в госпиталь. Что сделаешь, пообещали. А ведь класть-то надо было. Может быть, если бы тогда подлечили, он не слег бы позже так надолго.

В этот приезд Николая Ивановича домой произошли события куда более значительные, чем изготовление полочки. Старший его сын Юрий, которому тогда исполнилось семнадцать лет, улучил момент, когда они остались с отцом вдвоем, и сказал:

— Папа, у меня есть большая просьба! Возьми меня с собой на фронт. Пора!

Очень разноречивые чувства вызвал вопрос сына. Это и гордость, что вырос не трусом, не приспособленцем, который рассчитывал бы на высокое воинское звание отца, чтобы избавиться от исполнения долга, а вместе с тем сердце защемила тревога. Николай Иванович знал, что такое война и как мало в ней значит человеческая жизнь. Но превыше всех других чувств с юных лет было для него характерным развитое чувство справедливости и совестливости. Совесть не позволяла ему пресечь этот разговор. Он понимал, что, останови он сейчас порыв сына, он тут же потерял бы право посылать чужих сыновей в бой. Единственно, что он мог, — это обратить внимание сына, что ему всего лишь семнадцать лет и срок призыва у него наступит через год.

— Ты, папа, пошел на военную службу шестнадцати лет, — тут же сказал Юрий. — И не говори, что время было другое... И в наше время, сам же ты мне рассказывал в письмах о сыновьях полков...

— Для солдата — рано, для сына полка поздно! — поправил отец сына. — Учебной команды у меня нет на фронте... Надо будет подумать, как все это устроить по чести...

— Тебе, папа, виднее, как по чести. Но я твердо тебе заявляю: я должен быть на фронте. Все остальное не по чести. Вот пока мама нас не слышит, давай и решим. Это мужской разговор... — Но мать слышала из-за двери, о чем они говорили, не выдержала и вошла.

— Это что у вас за мужской разговор мальчика и мужа? Ты, Юра, выкинь это из головы, я тебя никуда не пущу!

Николай Иванович обнял жену и молвил:

— Наступает час, когда птенцы вылетают из гнезда.

— Ему только семнадцать!

— И только семнадцать, и уже семнадцать! — поправил Николай Иванович. — У меня есть такие. Ребята в четырнадцать, даже в двенадцать лет ходят в разведку, А нашему — семнадцать... Я не могу ему отказать, не имею права!

— А у меня разве нет права его остановить? — спросила Анастасия Семеновна. — Ему еще год до призыва... Глядишь, и война кончится...

— Люблю тебя за откровенность! — сказал Николай Иванович. — Но знать тебе, что через год война не кончится. И чем раньше Юра пройдет ее суровую школу, тем лучше... для него же! Так что, мать, собирай нас вместе.

— А Лида? — спросил Юрий.

— Что Лида? — воскликнул Николай Иванович.

— Она тоже... Санинструктором. И ее не остановишь, — пояснил Юра.

Уезжал из Джамбула Николай Иванович с сыном1 и дочерью... Остался с матерью младшенький — Борис.

В конце марта распутица приостановила активные дейстствия на фронте. Фронт стабилизировался по линии Севск — Рыльск — Белгород — Волчанок, по реке Северский Донец.

62-я армия получила приказ передислоцироваться в район Купянска и Сватово на Северский Донец. Ночью без огней и световых сигналов тронулся головной эшелон армии. Командарм и Крылов попрощались с волжской землей, которой они и вся армия отдали столько своих сил. Продвижение шло очень медленно.

Чуйков всегда был нетерпелив и там, где это было возможно, спешил ускорить события. Он пересел в «виллис», забрав с собой и Крылова. Они сильно опередили эшелоны армии, хотя пробитые в снегу дороги тоже были не очень-то пригодны для быстрой езды.

Когда прибыли в штаб Юго-Западного фронта, то узнали, что Николаю Ивановичу Крылову присвоено звание генерал-лейтенанта и что его отзывает Москва. В Генеральном штабе не забывали организатора одесской, севастопольской и сталинградской обороны, и уже давно, еще в дни сталинградских боев, его судьба была предопределена, ему готовили новое ответственное назначение.

Стало ясно, что Чуйков останется командармом, ибо армии предназначалась особая роль в дальнейшем ходе войны, а Крылов из Москвы уже в армию не вернется.

На проводы начальника штарма собрались все ветераны 62-й. В разбитом здании сельской школы, в зале без окон и дверей расставили учительские столы и ученические парты. Накрыли стол. Комдивы, командиры полков и бригад знали, что их оставляет не обычный начальник штаба, а человек, уже выросший в значительного военачальника, с которым было бы легче решать те задачи, которые ставила перед ними история. Но все понимали, что Николай Иванович перерос свою должность начштарма.

«Бывают в жизни минуты, — рассказывает Чуйков, — когда хочешь что-то сказать идущее из глубины души, но слов для этого не находится. Беден язык, что ли, или волнение глушит слова, и кажется их смысл притупленным, невыразительным. Так было и со мной в ту минуту. Слезы душили меня. Мне хотелось продлить минуты расставания, дольше смотреть на него, слышать его голос, по я ушел после короткой прощальной речи. Мне надо было остаться одному. Николай Иванович меня понял. Перед самым отъездом он зашел ко мне в хату, и мы с ним простились...»

В Москве Крылова принял первый заместитель начальника Генерального штаба Александр Иннокентиевич Антонов. Николаю Ивановичу предлагался выбор. Или назначение начальником штаба фронта, чего удостаивались очень немногие генералы и немногие удерживались на этих постах, или командование армией. Антонов не торопил. Советовал подумать.

Задуматься было над чем. Трижды Крылову повезло с командармами. Повезло в Одессе с командармом Георгием Павловичем Софроновым, в Севастополе с Иваном Ефимовичем Петровым, в Сталинграде с Чуйковым. Не выпадала из памяти и история с генерал-лейтенантом Черняком. И если командарм для начштарма фигура в какой-то степени преодолимая, то с командующим фронтом все окажется во много раз сложнее. И еще одно соображение. Как ни ответственна должность начальника штаба — решение остается за командующим. Крылов выбрал пост командующего армией, выбрал возможность самостоятельных решений.