Марк Рейтман - Знаменитые эмигранты из России

«Компромисс» — журналистские будни в Эстонии.

«Невидимая книга» — о неудачной попытке издать книгу в СССР.

«Зона» — записки надзирателя.

«Соло на ундервуде» — записные книжки.

«Марш одиноких» — статьи об эмиграции.

«Наши» — история семьи.

«Заповедник» — работа в Пушкинских Горах.

«Ремесло» — попытки издать книгу в СССР и создать газету в США.

«Иностранка» — женщина в эмиграции.

«Чемодан» — что я нажил.

«Филиал» — записки ведущего.

«Представление» — записки надзирателя.

«Демарш энтузиастов» — эксцентрические рассказы, картинки и стихи.

«Не только Бродский» — русская культура в портретах и анекдотах.

Произведения Сергея Довлатова издавались на шведском, финском, датском, немецком, французском, на иврите и русском в Израиле. После нобелевских лауреатов Бродского и Солженицына Сергей Довлатов был третьим по популярности в англоязычных литературных кругах. Сергей Довлатов был постоянным автором журнала «Нью-Йоркер». Достаточно сказать, что до него такой чести удостаивался только Набоков. Только американцы знают, какая это мера литературного успеха. Когда Сергей Довлатов обратился с какой-то весьма незначительной просьбой к благоволившему к нему Курту Воннегуту, тот вполне резонно заметил: «Чем я могу помочь человеку, печатающемуся в «Нью-Йоркер». Меня-то там не печатают».

Произведения Сергея Довлатова печатались в первоклассных изданиях — «Гранд стрит», «Партизан-ревю» и т. д. Сергей Довлатов был лауреатом американского пен-клуба за лучший рассказ 1986 года и, конечно, не перечислить всех антологий лучших коротких рассказов, куда включались произведения Сергея Довлатова. Довлатов стремился к тому, чтобы речь его была лаконична и предельно емкостна. У него была теория, что каждый прозаик должен вводить в свое письмо некий дисциплинирующий момент, надевать творческие «вериги». В поэзии роль таких «вериг» играют рифма и размер, это дисциплинирующее начало уберегает поэтов от многословия и пустоты. Французский писатель Жорж Перек в 1969 году написал роман «Исчезновение», ни разу не употребив в нем букву е, самую популярную во французском алфавите. Сергей Довлатов пишет таким образом, что все слова во фразе начинаются на разные буквы. Правило искусственного замедления письма применялось даже при цитировании в «Заповеднике». «К нему не зарастет народная тропа» — меня не устраивало «нему» и «народная». И я пошел на то чтобы поставить: «К нему не зарастет священная тропа». А затем сделал сноску: «Искаженная цитата. У Пушкина — народная тропа». С предлогом мне пришлось смириться. Ничего не мог придумать». Его часами забавляла и восхищала им же самим сочиненная фраза: «Завтра я куплю фотоувеличитель».

Суть восторга, может, и ускользает, но что-то действительно здесь есть. Реплика из Марка Твена: «Я остановился поболтать с Гекльберри Финном» — была полна для него неизъяснимого очарования. Он даже собирался сделать эту фразу названием какой-нибудь из своих книг. Строчки из «Конца прекрасной эпохи» Бродского: «Даже стулья плетенные держатся здесь на болтах и гайках», — характеризуют время ярче, чем обнародование всей подноготной Берии», — писал Андрей Арьев, и с чем был абсолютно согласен Сергей Довлатов. Он не был формалистом и эстетом. Его замедленное письмо не просто дань формализму, а способ максимального самовыражения. Его предложения все более укорачивались — это школа более всего Хемингуэя или Шервуда Андерсона, одного из любимых его авторов. Его любимым писателем был Куприн. Сергей Довлатов вообще считал, что неприлично называть любимым писателем Достоевского или Толстого, а Куприн — это его уровень. Любимый поэт — Бродский. Любимые произведения «Хаджи-Мурат», «Капитанская дочка».

Произведения Гоголя, Толстого, Достоевского не нашли на Западе адекватных переводов. Практически непереводим на английский такой автор, как Шолохов. По образному выражению Бродского, «синтаксис Сергея Довлатова не вставляет палки в колеса переводчиков». Его легко переводить, легко и читать. Простота его произведений не имеет ничего общего с поверхностностью. Сергей Довлатов любил повторять, что в литературе сложное доступнее простого. Его произведения практически невозможно пересказать. Так же сложно определить и жанр его произведений. Критики согласились с тем, что это городской рассказ. Войнович назвал своего «Чонки-на»: роман-анекдот. В каком-то смысле и довлатовские рассказы — это анекдот, но анекдот возвышенный и облагороженный. Сергей Довлатов не юморист, пародист или сатирик. Он особо подчеркивал во многих интервью, что считает себя не писателем, а рассказчиком, который хотел бы стать писателем. Рассказчик говорит о том, как живут люди; прозаик говорит о том, как должны жить люди, а писатель о том, ради чего живут люди.

Единственная цитата, выписанная Сергеем Довлатовым, стала его писательским кредо: «Всю жизнь стремился к выработке того сдержанного непритязательного слога, при котором читатели и слушатели овладевают содержанием, сами не замечая каким способом они его усваивают» (Б. Пастернак).

Образ «лишнего человека» — излюбленный в русской классике. О «лишних» людях писали Пушкин, Лермонтов, Достоевский. Герои Сергея Довлатова мало что имеют общего со своими интеллектуальными тургеневскими предтечами, кроме того, что они в этом обществе никому не нужны, что они аутсайдеры этого мира. Сергею Довлатову не нужно было, как М. Горькому, выдумывать и идеализировать босяков и уголовников. В достаточном объеме типажи поставляла ему советская власть. Один из довлатовских парадоксов: благопристойное существование — опора лицемерия; незащищенная открытость дурных волеизъявлений — гарантия честности. Поэтому Сергей Довлатов с удовольствием пишет о задворках общества — городских подонках и деревенских плебеях. Сергей Довлатов вообще считал, что самые яркие персонажи в литературе — отрицательные неудавши-еся герои (Митя Карамазов). Самые тусклые — не-удавшиеся положительные (Олег Кошевой).

Мои любимые произведения Сергея Довлатова — это «Зона», «Заповедник», «Иностранка», «Наши». Нравится это или нет, но уголовники, убийцы, воры, сутенеры и наркоманы — такая же неотъемлемая часть мира, как академики, балерины или художники. Вряд ли можно было сказать об этом мире что-то новое после Шаламова и Солженицына. Сергей Довлатов предлагает новое видение этой проблемы: ад не в зоне, ад — это мы сами. Герои «Зоны» живут по ту сторону добра и зла, но не как ницшеанский сверхчеловек, а как, например, кошка. Сергей Довлатов всегда вздрагивал, когда его сравнивали с Достоевским или Гоголем. Американцы вообще культурно девственная нация, но те из них, кто хорошо знает русскую литературу и историю (по дайджестам и комиксам!), приняли «Зону» благосклонно. «Сергей Довлатов пишет с первозданной энергией, его персонажи обрисованы столь же ярко, как персонажи Достоевского, но они намного смешнее и горят в более легкомысленном аду» (Виллидж Войс). Параллельно Сергея Довлатова обвиняли, правда, в том, что он вертухай и охранял А. И. Солженицына. Неважно, что к началу солженицынской отсидки Сергею Довлатову исполнилось 3 года.