Борис Духон - Братья Старостины

Что показательно — ни в одном из рассказов современников о третьем брате нет и намека на его инакомыслие, столь ярко описанное Львом Нетто в воспоминаниях об их норильском знакомстве. Разве что за Гарри Каспарова Старостин болел, когда тот играл матч за звание чемпиона мира по шахматам против Анатолия Карпова. Но это, разумеется, не доказательство.

Спортсменам, да и спортивным деятелям тоже, не привыкать к кочевой жизни. Андрей Петрович не раз выезжал в командировки по линии и сборной, и «Спартака». Его супруга Ольга, артистка театра «Ромэн», тоже постоянно была на гастролях. Режиссеру Олегу Хабалову запомнилось:

«Обычная картина в провинциальном городе: очередь в гостинице к телефону, чтобы позвонить в Москву. Естественно, доводилось быть невольным свидетелем разговоров Ольги с Андреем. Причем, похоже, в основном говорил муж, а жена только вставляла реплики: „А что? А ничего!“ Я решил ей дать в своем спектакле роль — танец городских цыган „Шутишь? Любишь?“. Она же танцовщица, без разговорного жанра, — если имела пять слов в спектакле, то получала удовольствие. Ольгу очень любили животные, на гастролях она постоянно подкармливала питомцев на улице. Помню, как за ней крался камышовый кот… В лагере Ольга возила воду, и к воде у нее была особенная тяга: купалась в Москве-реке с мая по декабрь. А Андрей любил баню».

Действительно, знаменитые Сандуны Старостин посещал едва ли не до последних дней, благо его рабочие кабинеты всегда располагались в центре Москвы. Например, когда трудился в центральном совете «Спартака» в Толмачевском переулке, частенько захаживал в Сандуны вместе с товарищем Евгением Кузнецовым, тренером по легкой атлетике. Естественно, после бани мог и выпить.

Кстати, с парилкой связана и такая история, рассказанная Владимиром Артамоновым:

«Однажды я пришел попариться в Сандуновские бани. Вдруг вижу, стоит одетый в пальто, изрядно подвыпивший, с начатой бутылкой в кармане, небольшого роста, коренастый мужчина лет тридцати пяти. Черные, смоляные волосы и весь его внешний вид выдавали в нем цыгана. Вскоре он запел: „Ми-ла-я, ты услышь меня, под окном стою я-а с гитарою“. Да так здорово, что я невольно подумал: многим нашим профессионалам можно поучиться у него петь! Это было настоящее очарование. Когда он закончил петь, я подошел к нему и стал выспрашивать, откуда он появился, почему не хочет себя попробовать на сцене и тому подобное. Сейчас я уже позабыл, что он отвечал, но я сразу же вспомнил Андрея Петровича и его жену-цыганку, артистку театра „Ромэн“, узнал у этого бедолаги его адрес и телефон и решил ему помочь в реализации его певческого таланта. Вечером того же дня я позвонил домой Андрею Петровичу Старостину и рассказал ему обо всем. Говорю: „Вы знаете, как он поет? Сличенко перед ним будет выглядеть бледно“. Я передал Андрею Петровичу координаты этого мужчины, а он в свою очередь сказал: „Хорошо, Володя, я обязательно передам жене эти сведения“.

В дальнейшем мне как-то пришлось встретиться со Старостиным и узнать о дальнейшей судьбе этого замечательного цыгана. Но мне показалось, что, скорее всего, цыган уже провел какую-то часть своей жизни на сцене (у него был очень высокий вокальный уровень) и, вероятнее всего, был известен даже и в самом театре „Ромэн“. Но его пагубное увлечение спиртным, как нередко бывает в подобных случаях, вероятно, не позволило ему прочно на ней утвердиться. И если даже жена Андрея Петровича и попыталась что-то для него предпринять, у нее это, скорее всего, не получилось».

Для третьего из братьев спиртное никогда не становилось неразрешимой проблемой. Владимир Федотов рассказывал в одном из интервью: «Под конец жизни Андрей Петрович разбавлял водку пепси-колой. Учитывая солидный возраст, я старался наливать ему побольше колы. Махнет Старостин рюмку, вторую, потом смотрит с укором: „Вольдемар, что ты газировку льешь?! Плесни водочки!“ При этом никогда не видел Андрея Петровича пьяным. Или Бескова. Количество выпитого совершенно не отражалось ни на лицах, ни на речи, ни в жестах. Старая школа». Очевидцам запомнились и сцены их посиделок с Бесковым, когда под утро Старостин выходил на крыльцо базы со словами: «Костя! Всякая компания расходится для того, чтоб собраться вновь».

Восьмидесятилетие отмечали дома, но гостей ожидалось столько, что вместить квартира, естественно, всех не смогла бы. И тогда придумали такой ход: самые близкие родственники находились с юбиляром постоянно, а приглашенные прибывали, поздравляли виновника торжества, выпивали-закусывали, чем Бог послал, и уступали место следующим.

Через полгода справлял пятидесятилетний юбилей его племянник и тезка, и тоже в домашних условиях. Но тут была, по объяснению Андрея Старостина-младшего, другая причина. Весной 1987-го в разгаре была кампания по борьбе с алкоголизмом, а сам он занимал руководящую должность. И за гулянье в ресторане вполне можно было поплатиться партийным билетом. Впрочем, на квартире в Сокольниках было еще душевнее. Николай Петрович читал стихи. Андрей Петрович к племяннику тоже приехал, хотя здоровье понемногу начинало его подводить. Давал о себе знать радикулит, ухудшился слух (подвело правое ухо), тяжело шло восстановление после воспаления легких…

По словам Александра Нилина, «предсмертная тоска чувствовалась в нем. У него хватало гордости не скрывать ее, не маскировать». Отсюда и фраза в разговоре с Константином Бесковым в Детском городке «Лужников»: «Пальто, Костя, как раз последнее, но мне на оставшуюся жизнь хватит».

И от Льва Филатова печать судьбы, уже лежавшая на третьем из братьев, не могла скрыться: «Мне довелось быть рецензентом его последней рукописи „Флагман футбола“, посвященной нашей сборной. Он писал ее, будучи нездоровым… Я не мог отделаться от ощущения, что Андрей Петрович торопится во что бы то ни стало закончить работу, что он не знает, есть ли у него в запасе время, отсюда и несвойственные ему прежде неточности, длинноты, повторения».

Рассказывали, что незадолго до кончины Андрея Петровича видели на Ваганькове — пришел проведать Александра и Клавдию. Цветы купил у ворот кладбища с рук и, похоже, украденные из чьей-то ограды — уж больно стебли были короткие. Шел тяжело, и когда случайный знакомый предложил ему навестить могилу артиста Андрея Миронова, отказался: преодолеть лишние 300 метров было слишком большой нагрузкой. А про свой внешний облик и манеру отозвался с юмором: «Что, не по-старостински?»

Но зато буквально за неделю до смерти в компании привычных друзей, собравшихся в доме Бесковых, выглядел прежним — элегантным и подтянутым. Как написал драматург Леонид Зорин, обращаясь к Андрею постфактум: «Вы были душой застолья, и я, и Бесков, и наши жены восхищенно на вас смотрели, дивясь не скудеющему очарованию…»