Кристина Жордис - Махатма Ганди

Он продолжал делать свою работу — маленькая одинокая фигурка, одухотворенная верой, посреди всеобщего хаоса. В свои последние часы он так же сосредоточился на конкретных проблемах, которые всю жизнь занимали его каждый день: ввести новую конституцию, уладить ссору между Пателом и Неру. 30 января он был настолько поглощен последним вопросом, что даже слегка опоздал на молитву — такого с ним раньше не случалось, и он сам был этим недоволен. Опираясь на двух внучатых племянниц, Аву и Ману, он шел большими шагами через толпу; при его появлении многие вставали, другие низко кланялись. Он извинился за опоздание, сложил ладони на индусский манер в знак приветствия. Именно в этот момент какой-то молодой человек бросился к нему, грубо оттолкнул Ману, простерся перед Махатмой в знак почтения[292] и три раза выстрелил в него в упор. Ганди тотчас упал, успев произнести, как хотел, имя Рамы.

В Бирлахаусе царили смятение и печаль. Запах благовоний, плач женщин, хрупкое маленькое тело, которое они несли на руках, бледное лицо, обретшее покой, молчаливые свидетели… «Возможно, это был самый волнующий момент, какой я только пережил, — записал пресс-атташе лорда Маунтбэтгена. — Пока я стоял там, я чувствовал, как меня одолевает страх перед будущим, ошеломление перед этим поступком, но и, скорее, чувство победы, а не поражения; сила идей и идеалов этого маленького человека из-за огромного благоговения перед ним, в конце концов, окажется слишком велика, чтобы пули убийцы ее уничтожили».

Убийца, Натхурам Годзе, молодой индусский экстремист из касты брахманов, который опасался, что индуизму грозят ислам извне и Ганди изнутри, был арестован (а позже судим и казнен). Ганди оставил указания, чтобы его тело не почитали и не бальзамировали. Поэтому на следующий день, вечером 31 января, тело сожгли по индусскому обряду. Сотни тысяч человек пришли отдать Махатме последний долг. В самый день его смерти Неру объявил о ней дрожащим голосом по радио, и в его словах звучит высочайшее эмоциональное напряжение того момента: «Свет нашей жизни погас, повсюду мрак, я не знаю, что вам сказать и как вам это сказать. Нашего любимого вождя, Бапу, как мы его называли, больше нет… Свет погас, сказал я, однако я ошибался. Ибо свет, сиявший в нашей стране, был необычным светом…» Он распространял более высокие представления, где примирялись реалии разного порядка, этот свет исходил от человека, который, вопреки всему и вся, пытался поставить в центре человеческой жизни любовь и истину.

«Мне на память приходят многочисленные образы этого человека с улыбкой во взоре, но вместе с тем исполненного неизбывной грусти. Но их все заслоняет один, самый значительный, — тот, каким я его увидел, с посохом в руке, когда он отправлялся в Данди, во время соляного марша 1930 года. Он был паломником, ищущим истины, спокойным, умиротворенным, решительным и бесстрашным, и его поиск и странствования продолжатся при любых обстоятельствах»[293].

МЫСЛИТЕЛЬ АЛЬТЕРНАТИВНОЙ СОВРЕМЕННОСТИ?

«Сегодня народы Европы и Америки считают, что образ жизни, созданный их усилиями и господствующий во всем мире, — единственно правильный и желанный», — писал Неру в 1946 году[294]. Этот правильный и желанный образ жизни, уже тогда «господствовавший во всем мире», распространил свое влияние на Азию и остальной мир. Индия, как и Китай, следует по пути либерализма, указанного США, Европой и Японией, быстро вписываясь в «современность». Бурное развитие, притоки новых сил — бум или экономическое чудо — являются переменой к лучшему по сравнению с тем состоянием, которое Неру называл затяжной инерцией, это мало кто станет отрицать. Но хотя в этих странах обогатились миллионы людей, чем восторгаются СМИ, хотя там пачками появляются миллиардеры (хотя Неру и не считал это бесспорным признаком прогресса), отвратительная нищета никуда не делась, богатых и бедных, город и деревню, образованных и неграмотных разделяет пропасть, просто об этом меньше говорят, а то и вовсе помалкивают.

Побочные эффекты капиталистической глобализации говорят больше о ее благотворном влиянии (вероятно, полагая, что лозунг «обогащайтесь», вновь вынесенный на повестку дня, поможет преодолеть все беды и различия, а в случае России и Китая — еще и стереть следы преступлений и трагедий прошлого). Глядя на то, куда катится мир при повсеместном господстве либеральной экономической системы и идеологии потребления, кое-кто все же ностальгирует по идеям Ганди. Подхватив его гневные обвинения в адрес «современной цивилизации», основанной на стремлении к наживе, они могли убедиться, что эта цивилизация вовсе не развивает в человеке его лучшие качества, а наоборот, притупляет их, и хотя некоторые чрезмерно обогащаются благодаря ей, она неспособна сделать всех счастливыми, даже помочь жить достойно. В этой связи на память приходят пылкие речи Ромена Роллана, который в 1930-е годы предупреждал своих читателей об угрозе власти над миром крупного капитала и больших денег. Но еще прежде него учителя Ганди — Рёскин, Эдвард Карпентер, Толстой — уже объявили себя врагами капитализма и его культуры. Толстой призывал народы Востока спасти мир от катастрофы, к которой его увлекает Запад.

Учение Ганди применялось прежде всего к Индии и косвенно к другим странам третьего мира, таким же жертвам колониальной эксплуатации. Но поставленные им вопросы, если не принятые им решения, сегодня вернули себе актуальность, выходящую за эти узкие рамки. Во времена, когда нарастает разрыв между научно-техническим прогрессом и отсутствием прогресса в области этики, когда на наших глазах самые страшные фантастические сценарии становятся реальностью — разрушение планеты, катастрофы, вызванные новыми технологиями, вышедшими из-под контроля, опасные последствия применения биотехнологий, распространение ядерного оружия, террор и антитеррор, слежение через видеокамеры за людьми, которые не могут чувствовать себя в безопасности, — Ганди превратился в пророка будущего, из которого будут изгнаны эгоизм, хищничество и жажда власти; в мыслителя, который, опираясь на индийские традиции и на критический взгляд Запада на самого себя, создал альтернативную современность. Утопия, порождение неудовлетворенности и тревоги перед обесчеловечиванием мира? Надежда, облеченная в форму мифа, а не рассуждение, основанное на конкретных фактах? Возможно.

«Да, конечно, — писал Неру, — невозможно себе представить более прекрасного идеала, чем возвысить человечество до такого уровня (добра и любви) и покончить с ненавистью, уродством, эгоизмом». Но сегодня вопрос уже не в том, возможно ли добиться такого идеала, осуществится ли он когда-нибудь на практике, а в другом: что станет с реальностью, если этот идеал неосуществим? Что ждет человека и его надежды, если время от времени, хотя бы раз в столетие или даже реже, не появится новый Ганди, чтобы заявить во всеуслышание о своей вере в человека? Если отнять у него эту надежду, жизнь превратится в «сказку, рассказанную дураком, полную шума и ярости, но лишенную смысла»[295].