Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди
Равнодушие железнодорожной администрации к удобствам пассажиров третьего класса в сочетании с грязью и неаккуратностью самих пассажиров превращали путешествие в третьем классе для людей, привыкших к чистоте, в настоящую пытку. Мусор бросали тут же на пол; повсюду и в любое время курили, жевали табак и бетель. Все было заплевано, все кричали, вопили, ругались, нисколько не считаясь с удобствами и привычками других пассажиров. Я не заметил большой разницы между моей первой поездкой в третьем классе в 1902 г. и беспрерывными путешествиями в этом же классе с 1915-го по 1919 г.
Я вижу только один путь к улучшению условий в третьем классе: более культурные люди должны взять себе за правило ездить в этих вагонах и перевоспитывать народ; надо также не оставлять в покое железнодорожную администрацию и в случае необходимости жаловаться, перестать давать взятки и не пользоваться другими незаконными средствами ради личных удобств. Кроме того, ни при каких обстоятельствах нельзя смотреть сквозь пальцы на нарушение кем бы то ни было железнодорожных правил. Это, я уверен, приведет к значительному улучшению положения.
Серьезная болезнь в 1918–1919 гг. вынудила меня отказаться от поездок в третьем классе, о чем я крайне сожалел, тем более что эти поездки стали для меня невозможными именно тогда, когда кампания за устранение неудобств пассажиров третьего класса начинала давать положительные результаты. Мытарства, претерпеваемые на железных дорогах и пароходах неимущими пассажирами, усугубляются их дурными привычками, а также тем, что правительство несправедливо предоставляет льготы иностранной торговле. Все это важно и заслуживает того, чтобы этим делом специально занялись один-два энергичных и упорных работника, которые могли бы целиком отдаться ему.
Но сейчас мне придется оставить своих пассажиров третьего класса и перейти к рассказу о пребывании в Бенаресе. Я приехал туда утром и решил остановиться у панда. Как только я вышел из поезда, меня окружила толпа брахманов. Я выбрал одного, который выглядел чище и лучше остальных. Выбор оказался удачным. Он имел корову, а в доме был второй этаж, где мне и предложили поселиться. Я не хотел прикасаться к пище, прежде чем не совершу омовения в Ганге по всем правилам правоверных. Панда приступил к приготовлениям. Я предупредил, что не смогу дать больше одной рупии и четырех анн в качестве дакшины, чтобы он имел это в виду при приготовлении.
Панда охотно на это согласился.
– Беден или богат паломник, – сказал он, – служба одна и та же. Но размер дакшины, который мы получаем, зависит от желания и возможностей богомольца.
Я не заметил, чтобы мой панда сколько-нибудь сократил обычные обрядности. Пуджа закончилась в двенадцать часов, затем я отправился в храм Каши Вишванат на даршан. То, что я увидел там, произвело на меня крайне тягостное впечатление. Когда я занимался адвокатской практикой в Бомбее в 1891 г., мне довелось в зале Прартхана Самадж прослушать лекцию на тему «Паломничество в Каши». Таким образом, я уже был до некоторой степени подготовлен, но все же разочарование оказалось сильнее, чем я предполагал.
Идти нужно было по узкому и скользкому переулку. Никто не соблюдал тишины. Тучи мух и шум, производимый лавочниками и паломниками, были просто нестерпимы.
Ожидалось, что здесь обстановка, располагающая к размышлению и причастию, и тем сильнее поражало ее отсутствие. Приходилось искать такую обстановку в самом себе. Я видел монахинь, погруженных в размышления и не замечавших происходившего вокруг. Но деятельность блюстителей храма едва ли заслуживала одобрения. На их обязанности лежало создать и поддерживать вокруг храма атмосферу чистоты, благодушия и спокойствия, физического и морального. Вместо этого я нашел базар, на котором пронырливые лавочники продавали сладости и модные безделушки.
Когда я подошел к храму, в нос ударил запах увядших цветов. Пол был выстлан прекрасным мрамором. Но какие-то святоши, лишенные эстетического вкуса, выломали отдельные куски и пустые места заделали рупиями. Там теперь скоплялась грязь.
Я приблизился к Джинана вапи, я искал там Бога, но не нашел его. Настроение у меня было не очень хорошее. Вокруг Джинана вапи также было грязно.
Я не собирался давать дакшина и предложил только паи. Панда рассердился, отшвырнул монету, выругал меня и пригрозил:
– За это оскорбление вы попадете в ад.
Меня не смутили его слова.
– Махарадж, – сказал я, – что бы судьба ни уготовила мне, но особе вашего звания не приличествует говорить такие слова. Если хотите, возьмите эту паи или не получите и ее.
– Ступайте вон, – ответил он, – я не нуждаюсь в вашей паи.
И последовал новый поток ругательств.
Я поднял паи и пошел своей дорогой, утешаясь тем, что брахман потерял паи, а я сберег ее. Но махарадж был не такой человек, чтобы упустить хотя бы паи. Он позвал меня обратно и сказал:
– Ладно, давайте сюда вашу паи. Я не хочу уподобляться вам. Ведь если я не возьму паи, вам придется плохо.
Я молча отдал монету и со вздохом удалился.
С тех пор я еще дважды побывал в Каши Вишванат, но после того, как мне присвоили титул махатмы, причинив этим душевную боль. Происшествия, подобные упомянутому, стали уже невозможны. Люди, жаждавшие обладать моим даршаном, не разрешали мне иметь даршан храма. Беды махатм известны только махатмам. А грязь и шум были прежними.
Если кто-нибудь усомнится в бесконечном милосердии Бога, пусть взглянет на эти святые места. Сколько лицемерия и неверия, совершаемых от святого имени Бога, терпит князь йогов! Очень давно он провозгласил: «Что посеешь, то и пожнешь».
Закон кармы неумолим, и его невозможно обойти. Поэтому едва ли есть необходимость во вмешательстве Бога. Он установил закон и как бы устранился.
После посещения храма я
