Лев Друскин - Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.

Но они назвали его отступником и обвинили, что он пишет сладкую ложь, а народ его по-прежнему вымирает от сифилиса и алкоголя.

Не знаю, чем закончилась встреча. Вероятно, Юрий Сергеевич их выгнал.

Я спрашиваю у Лили:

— Каким словом можно определить Рытхеу?

Она задумывается и отвечает:

— Ненастоящий.

Я, как всегда, поражаюсь точности ее определения.

Да, ненастоящий. При всем своеобразии — ненастоящий

Ненастоящий чукча и ненастоящий европеец, ненастоящий интеллигент и ненастоящий обыватель, ненастоящий друг и ненастоящий враг.

Во дворе лает Гек.

К нам?

Нет, на этот раз к ним.

По ступенькам веранды поднимается финский вице-консул.

364

Самолет улетает на чужбину

У НИХ РАБОТА ТАКАЯ

Вы говорите, пророческих стихов не бывает?

Тогда слушайте.

Шестнадцатого апреля ко мне пришел Алик. За два дня дo этого я договорился с заводом, что на колеса моей коляски накатают новые шины.

Алик спешил. Он снимал уже последнее колесо. А я торопился дописать начатое утром стихотворение: уйдет, а прочитать не успею.

Закончили мы одновременно. Я усадил его на стул и пододвинул исчирканный листок.

Деревья в смятении хлещут по небу ветвями,

Стараясь отбиться от осени — нет, не отбиться.

Их кроны уже охватило дрожащее желтое пламя.

А мы засиделись по-летнему… Что же, пора расходиться.

Пора расходиться. Как рано стемнело. Как ветер

несносен.

Друзья, вам налево — по листьям, по мокрой дороге.

367

Дождь тронул ладони… Стою я один на пороге…

Возьми меня, осень! Прими меня, осень! Убей

меня, осень!

На словах "убей меня, осень!" раздался звонок: Т-р-р!

Алик пошел открывать и вдруг я увидел в дверном проеме его растерянное лицо.

— Лева, к тебе с обыском.

Тут же мимо него друг за другом стали протискиваться мужики.

Их было пятеро.

Интересное получилось зрелище. По одной стенке лежу я, по другой на диване лежит Лиля со сломанной ногой, a по средине — если учесть размеры комнаты — целая толпа.

— Арестован ваш знакомый.

— Кто?

— Полушкин.

Я (недоуменно):

— Впервые слышу эту фамилию.

И неожиданный вопрос:

— В больнице Урицкого лежали?

— Ну, лежал.

— Полушкин санитар. Арестован за кражу наркотиков.

— Да я-то тут при чем?

— Сейчас поймете. Вот ордер на обыск.

Читаю и не верю глазам: "В квартире Друскина имеется много импортных лекарств, в том числе и наркотиков".

— Так вы что, наркотики собираетесь искать? — удивился я.

Он подтверждает. Пожимаю плечами:

— Ищите.

Начальник группы инспектор Арцыбушев распоряжается

— Надо пригласить понятых. Лиля попросила:

— Тут у нас за стеной пианистка к концерту готовится.

368

Позовите ее. А то бренчит целыми днями — хоть отдохнем немного.

Хорошая моя — она еще шутит.

Соседка Алла явилась с огромными от ужаса глазами и привела с собой девятилетнюю дочку:

— Не с кем оставить.

"Ничего, — думаю я, — пусть девочка видит. Когда-нибудь, когда начнет осмыслять мир, в ней вспыхнет и это воспоминание".

За вторым понятым спустились на улицу и столкнулись с Лилиной мамой, возвращавшейся из магазина.

Ей предъявили красную книжечку:

— Пройдемте. Будете понятой.

— Но я живу в этом доме.

— Тем лучше. Поднимемся в пятую квартиру.

— Но я и иду в пятую. Там моя дочка.

Слегка смутились.

Услышав мамин голос, Лиля сказала:

— Не пугайся, мамочка, у нас обыск. Мать наша была просто великолепна.

— С чего бы это? — пропела она презрительно. — Еще чего не хватало!

И прошествовала на кухню.

Привели недостающего понятого. Пожилой человек бледный, с трясущимися руками.

Почему он так испугался? Что было в его жизни: тюрьма, лагерь, арест и гибель близких?

— Садитесь, пожалуйста.

Он не пошевельнулся.

— Садитесь, — мягко повторила Лиля. — Ну что же вы так волнуетесь? Обыск ведь не у вас, а у нас.

Он благодарно кивнул, сел, но руки его продолжали дрожать.

Представление началось. Искали небрежно — скорее не искали, а притворялись. Заглядывали в цветочные вазы, вывернули косметическую сумочку, развинтили губную помаду. Один из обыскивавших подошел к подоконнику,

369

покопался для вида в коробке с лекарствами, явно ничего в них не понимая, и притронулся к папкам. Сердце у меня екнуло.

— Это мои рукописи, — сказал я резко.

Он послушно отошел.

Так они потоптались минут двадцать. Арцыбушев лениво наблюдал за обыском.

— Наркотиков не обнаружено, — констатировал он. И оживившись:

— А теперь надо поискать в книгах — нет ли там наркотических бланков?

— Ах вот что, — протянула Лиля, — книги… Все ясно. Tогда мы поехали в Израиль.

Сгрудились у шкафа, вынули томик, другой. Стал обнажаться второй ряд.

Наигранно-изумленный возглас:

— Ой, да тут заграничные издания!

И к Арцыбушеву:

— Что будем делать?

— Это не по нашей части. Надо позвонить. Позвонили.

— Мы на Бронницкой по наркотикам. Обнаружены нехорошие книги. «Континент»? Нет… кажется, нет. Почитать названия? "Зияющие высоты". — (Ох, недаром я не люблю эту книгу — подвела, проклятая!) — Брать все подряд, потом разберетесь? Хорошо.

Лиля села в коляску, подъехала к шкафу:

— Чего уж там — все равно попались: не взяли былииц го.

Они время от времени балдели, не могли разобрать" Ахматова феэргешная и наша — почему ту брать, а эту на место?

Лиля еле отбила "Москву 37-го".

— Да вы что? Советское издание. Не отдам. Колебались: про 37-ой год — как можно? Но все-таки отступили.

Зато конфисковали переписку Цветаевой с Тесковой.

370

— Это же издано в братской Чехословакии, — убеждала Лиля, — без этой переписки не обходится ни один диссертант.

Какое там. Напечатано за рубежом. И книжка полетела в общую кучу.

Не шарили ни на стеллажах, ни в кладовке, ни на антресолях: заранее знали, где находится добыча.

— Что же вы бланков не ищете? — напоминали мы. Они только отмахивались.

— Господи, книг-то как жалко! — шептала Алла.

Еще бы не жалко! Книги появлялись из шкафа — преступные, арестованные, униженные этим грубым сыском: Цветаева, Мандельштам, Короленко, Набоков — весь русский Набоков!

А это что? Ну, конечно, — Библия, Евангелие… и факсимильные — "Огненный столп", "Белая стая", "Тяжелая лира".

Художественных альбомов не брали. Не тронули и Эмили Диккенсон — очевидно, спутали с Диккенсом.