Рышард Капущинский - Император. Шахиншах (сборник)

Махмуд Азари вернулся в Тегеран в начале 1977 года. Восемь лет он провел в Лондоне, зарабатывая на жизнь переводами книг для различных издательств и экстренных материалов для рекламных агентств. Этот пожилой одинокий человек любил на досуге прогуливаться, беседуя со своими соотечественниками. При этих встречах спорили в основном о трудностях, переживаемых англичанами, ибо даже в Лондоне САВАК был вездесущ и приходилось воздерживаться от разговоров о положении на родине.

К концу своего пребывания в Англии он получил из Тегерана несколько писем от брата, доставленных неофициальным путем. Отправитель уговаривал его вернуться, сообщал, что приближаются интересные времена. Махмуда интересные времена настораживали, но в их семье брат всегда брал верх над ним, поэтому он уложил чемоданы и возвратился домой.

Города он не узнавал. Некогда этот спокойный оазис среди пустыни превратился теперь в шумное скопище. Пять миллионов сбившихся в кучу жителей пытались чем-то заняться, что-то говорить, куда-то ехать, как-то прокормиться. Миллион машин увязал в узких улочках, где движение замирало на нуле, ибо следовавшая в одном направлении колонна натыкалась на колонну автомобилей, спешивших в противоположную сторону. Вдобавок оба этих потока атаковали, рассекали и разбивали колонны, напиравшие справа и слева, с северо-востока к юго-западу, образуя гигантские чадящие и гудящие пятиугольники, запертые в тесных закоулках, как в клетках. Тысячи автомобильных сирен тщетно сигналили с рассвета до самой ночи.

Махмуд заметил, что люди, когда-то такие спокойные и вежливые, ссорятся по любому поводу, озлобляются по пустякам, готовы выцарапать друг другу глаза, кричат и ругаются. Они напоминали ему каких-то странных, сюрреалистических, раздвоившихся чудовищ, у которых члены услужливо изгибались перед кем-либо важным и влиятельным, а другие в тот же самый момент давили и топтали какое-нибудь беззащитное существо. Вероятно, тем самым достигалось некое внутреннее равновесие, правда, жалкое и низкое, но необходимое для того, чтобы удержаться на поверхности и уцелеть.

Махмуд опасался, сможет ли он предугадать, впервые сталкиваясь с таким монстром, какие члены у того отреагируют первыми: те, что готовы изгибаться, или же те, что способны затоптать? Скоро он убедился, что последние здесь более активны и как бы постоянно рвутся вперед и что отступают здесь только под давлением важных обстоятельств.

Во время первой прогулки он направился в парк. Сел на скамью, которую занимал какой-то человек, и попытался завязать с ним беседу. Но тот встал и, не говоря ни слова, поспешно удалился. Махмуд возобновил попытку, заговорив через минуту с другим прохожим. Тот поглядел на него о таким испугом, словно увидел безумца. Махмуд оставил его в покое и вернулся в гостиницу, где остановился по приезде.

В конторке заспанный, нелюбезный тип сказал ему, что он должен явиться в полицию. Впервые за восемь лет Махмуд ощутил страх и понял, что это нестареющее чувство; тот же самый внезапный холодок по спине, столь памятный с давних лет, та же самая слабость в ногах.

Полиция занимала невзрачное, затхлое здание в конце той же улицы, где находилась гостиница. Махмуд встал в длинную очередь, состоявшую из мрачных, апатичных людей. По другую сторону перегородки сидели полицейские и читали газеты. В большом плотно набитом помещении царила абсолютная тишина; полицейские читали и никто из очереди не решился подать голос. Непонятно, почему полицейские неожиданно приступили к работе. Теперь они гремели стульями, рылись в своих столах, и отчитывали посетителей, отпуская самые грубые ругательства.

Почему вокруг столько хамства? – размышлял встревоженный Махмуд. Когда подошла его очередь, ему вручили анкету, которую следовало тотчас же заполнить. Он колебался при заполнении каждой рубрики и заметил, что все с подозрением поглядывают на него. Напуганный, он начал нервно, неловко писать, словно был полуграмотным. Ощутил на лбу испарину, а когда обнаружил, что забыл носовой платок, вспотел еще больше.

Сдав анкету, он поспешно удалился и, погруженный в думы, на улице налетел на какого-то прохожего. Тот начал громко его оскорблять. Собралось толпа зевак. Тем самым Махмуд нарушил правила, ибо своим поступком способствовал сборищу. Это противоречило закону, который запрещал организацию всякого рода несанкционированных собраний. Явился полицейский. Махмуд вынужден был долго объяснять, что речь шла о случайном столкновении и что в ходе происшествия не произносилось никаких антимонархических лозунгов. Тем не менее полицейский записал его персональные данные и положил в карман тысячу реалов.

Махмуд вернулся в гостиницу подавленным. Он осознал, что уже взят на заметку, к тому же дважды. Он стал размышлять, что произойдет, если его персональные данные где-нибудь пересекутся. Позже он успокоил себя тем, что, вероятно, все затеряется в общей неразберихе.

Утром явился брат и после предварительных приветствий Махмуд сообщил ему, что он уже попал на заметку. Не благоразумнее ли, спросил он, вернуться в Лондон? Брат возглавлял какое-то солидное издательство, которое ликвидировал САВАК. САВАК цензуровал книги только после выпуска всего тиража. Если книга вызывала сомнения, все экземпляры шли на перемол, а расходы терпел издатель. Подобным образом разорили большинство из них. Другие же в стране с тридцатью пятью миллионами населения боялись рисковать тиражом свыше тысячи экземпляров. Бестселлер Великой Цивилизации – «Как наладить уход за своей машиной» – был издан тиражом в пятнадцать тысяч экземпляров, но на этом печатание прекратилось, так как в главах об испорченном двигателе, плохой вентиляции, севшем аккумуляторе САВАК усмотрел аллюзии на положение в правительстве.

Брат хотел с ним переговорить, но, указав на люстру. телефон, розетки, ночную лампу, предложил выйти из номера и совершить загородную прогулку. Они отправились на старом, изношенном автомобиле в сторону гор. Остановились на пустом шоссе. Был март, веял холодный ветер, вокруг лежал снег. Укрытые за высокой скалой, они стояли, содрогаясь от ветра,

(«Тогда брат сказал мне, что я должен остаться, ибо началась революция и мое присутствие необходимо. Какая революция, спрашиваю, ты спятил? Я боялся всяческих беспорядков и вообще не терпел политики. Ежедневно занимаюсь йогой, читаю стихи и перевожу. Зачем мне политика? Но брат утверждал, что я ничего не понимаю, и начал объяснять ситуацию. Исходным пунктом является Вашингтон, сказал он, там решается наша судьба. Именно в Вашингтоне Джимми Картер говорит ныне о правах человека. Шах не может игнорировать этого! Он должен прекратить пытки, освободить часть узников и создать хотя бы видимость демократии. А нам для начала этого достаточно! Брат был крайне возбужден, я старался утихомирить его несмотря на то, что вокруг не было ни души. Во время этой встречи он вручил мне машинописную рукопись, насчитывавшую свыше двухсот страниц. Это был мемориал нашего писателя Али Аскара Джавади – открытое письмо шаху. Джавади писал о воцарившемся кризисе, о зависимом положении страны и о скандалах. О коррупции, инфляции, репрессиях и нравственной деградации. Брат сообщил, что этот документ тайно ходит по рукам и что посредством копий количество экземпляров все возрастает. Теперь, добавил он, мы ждем, как отреагирует шах. Отправится ли Джавади в тюрьму или нет. Пока ему угрожают по телефону и только. Он бывает в кафе, можешь поговорить с ним. Я отвечал, что боюсь встречаться с человеком, за которым наверняка ведется наблюдение»).