Есть что вспомнить. Записки следователя прокуратуры - Юрий Васильевич Щадин
Я получил объяснения от всех одноклассников подростка, принявших участие в так трагически закончившемся празднике. Таким его исходом подростки были ошеломлены, но утверждали, что никаких конфликтов, а тем более ссор и драки не было. Не было и баловства на воде с окунанием в воду головы. И не возникло даже тени подозрения в неискренности этих мальчишек и девчонок. А оно бы возникло, если кто-то из них был бы причастен, пусть и по неосторожности к смерти подростка. Лгать, конечно, подростки способны, но ложь даже умудренных жизнью людей заметна для внимательного взгляда. «У лжи короткие ноги» – не зря говорит народная мудрость. Никаких сомнений в отсутствии какого-либо насилия к подростку у меня не возникло. А доводы матери лишь подтверждали её неспособность осознать, что винить в этой смерти некого, что утонуть умеющему плавать не так сложно, как это кажется. Выросший на берегу Хопра, я имел в этом возможность убедиться: утонувшие на реке совсем не редкость, и сам в подростковом возрасте дважды был в критической ситуации. Не сомневаюсь, что её сын дорожил часами, но выпитая бражка существенно меняет поведение. Школьнику для этого её много не надо. Трава же могла быть примята кем угодно при разных обстоятельствах. И вполне естественно, что подростки не спешили принести матери одежду утонувшего. Кому же хочется видеть её отчаяние… Уголовное дело было возбуждено первым заместителем прокурора области, к которому мать ездила на прием. Основанием для возбуждения послужила неполнота вскрытия тела (голова утонувшего не вскрывалась). Мне было поручено расследование с эксгумацией трупа и проведением экспертизы. Эксгумация – неординарное следственное действие. Зима была бесснежной, и к этому времени 20-ти градусные декабрьские морозы хорошо проморозили землю и больше часа потребовалось четверым мужчинам только для вскрытия ломами её верхнего слоя. Кто-то сообщил матери, что копают могилу сына, и она, считая, что вскрытие могилы без её уведомления незаконно, прибежала на кладбище и тоже с ломом в руках. Только после предъявления письменного указания заместителя прокурора области на проведение эксгумации, она разрешила выкопать гроб и села рядом с ним в кузов машины. Запрещать ей сопровождать тело сына я не стал, благо кузов машины был крытый. Вскрытие производили два приехавших с Саратова эксперта. При вскрытии тел родственники не присутствуют, но мать настаивала, а эксперт, оказавшийся за ее спиной, кивнул мне утвердительно: «Разрешайте». Как он пояснил потом, настоявшие на эксгумации психологически подготовлены к тому, что будет происходить, и, во избежание жалоб, запрещать их присутствие не надо. Картина не для слабонервных: судмедэксперт показывал матери очищенный при ней же череп сына и объяснял ей, как внимающему студенту, что овальные отверстия в черепе есть у всех людей и служат для прохода нервов, что от удара кастетом на черепе появляются сколы и трещины, что трещины эти снаружи могут быть не видны, но обязательно будут видны с внутренней стороны. После этих объяснений, эксперт взял обычную ножовку, на её глазах распилил череп, и протерев кость тряпкой показал: она и изнутри гладкая, никаких трещин нет. А они обязательно появились бы от удара кастетом. И мать внимательно слушала его объяснения… и осталась при своем убеждении, что сына убили. После эксгумации и получения заключения дело мною было прекращено за отсутствием состава преступления.
Мне не раз приходилось встречаться с убеждением, основанном на предположениях, о совершении преступления. Так, в Балашове пропал курсант летного училища. Командование его, конечно, искало, даже стационар кожно-венерического диспансера проверяло… Во время моего дежурства поступило сообщение о всплытии трупа в реке в центре города. Обычно, в этих случаях следователь для определения причины смерти выписывает направление на судебно-медицинское вскрытие, указывая в нем, что внешних признаков насильственной смерти не имеется. Но увидев тело молодого, прилично одетого парня без внешних следов насилия я, во избежание каких-либо домыслов родственников утонувшего, решил провести осмотр трупа на месте с участием судебно-медицинского эксперта и понятых. И, как оказалось, совсем не зря. Утопленник оказался пропавшим курсантом. А перед тем как пропасть, он в ночное время отметился в общежитие пединститута, в сильно нетрезвом состоянии, жаждавшим общения со студентками. Причем проникнуть в общежитие он пытался через окно второго этажа. И только вызов наряда милиции заставил его ретироваться. Как он оказался в реке, неизвестно. Но одежда на нем была без каких-либо повреждений, не было их не только на лице, но и на теле. А смерть наступила от асфиксии водными массами, то есть от утопления. Но посмертные изменения трупа – цвет лица стал иссиня-черным, при прощании с ним курсантов перед отправкой тела на родину, вызвали у них убеждение, что он был избит ОМОНом, а затем утоплен.
Впрочем, и профессионалы способны уверенно выдвигать свои версии, даже не располагая данными об обстоятельствах происшедшего. Так, в Воскресенском районе на охоте погиб генерал МВД. Выезжать на происшествие довелось мне. Для охоты на кабана для безопасности охотника (а раненый кабан представляет реальную опасность) вблизи от места прикорма на дереве, на высоте 2—3 метров, устраивают «сидку» – помост с лавочкой, обшитый досками от ветра. Там охотник и ожидает появления кабана со взведенным курком (кабан обладает чутким слухом и звук взводимого курка спугнет его). Тело с огнестрельным ранением сердца было обнаружено на снегу под деревом. Ружье находилось под ним со стреляной гильзой в стволе. Никаких следов, кроме следов сопровождавшего генерала охотника (по совместительству и водителя), обеспокоенного его долгим отсутствием и обнаружившего тело, на обозримом расстоянии не было. Выехавший вместе со мной тридцатилетний оперативник полез на дерево осмотреть «сидку», поскользнулся на заснеженных «ступеньках» (прибитых к дереву деревянных брусках), и с трудом удержался от падения. Из объяснений другого высокопоставленного участника охоты следовало, что погибший требованиями безопасности при обращении с ружьем постоянно пренебрегал, в частности, забывая ставить его на предохранитель. Результаты осмотра позволяли выдвинуть версию несчастного случая: так и не дождавшись кабана генерал стал спускаться с ружьем в руке, не разрядив его и не поставив на предохранитель. Поскользнувшись и пытаясь удержаться (одна из боковых веток имела свежий надлом), он выпустил ружьё из руки. От удара прикладом о натоптанный снег произошел смертельный выстрел. Результаты проведенных экспертиз эту версию подтвердили. Но… многие практические работники отнеслись к такому выводу скептически, уверенно говорили об убийстве (слишком много знал и поэтому был опасен) или о добровольном уходе из жизни (назревало возбуждение уголовного дела), замаскированных под несчастный случай.
Знакомый при встрече высказал мне возмущение необоснованным отказом в возбуждении уголовного дела по факту обнаружения в квартире трупа с огнестрельным ранением головы. Ни я, ни он, успевший некоторое время поработать экспертом-криминалистом в райотделе, к проведению проверки по этому факту никакого отношения не имели. Но ему стали известны некоторые подробности судебно-медицинского вскрытия трупа, а именно обнаружение в раневом канале двух (!) малокалиберных пуль. По его мнению, это обстоятельство просто исключало суицид: не мог же погибший так произвести второй выстрел, чтобы попасть в тот же раневой канал… Он явно рассчитывал на то, что я разделю его точку зрения. Не без иронии я поинтересовался: а как он себе представляет двойное попадание потенциальным убийцей в один раневой канал? а главное, для чего это ему было нужно? чтобы у следователя возникли подозрения в убийстве? почему у родственников обоснованность вывода о самоубийстве сомнений не вызывает? Не услышав внятного ответа, я продолжил: а почему не допускаешь, что две пули еще до выстрела уже
