Ирина Ободовская - Вокруг Пушкина

ПИСЬМО 35-е

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

15 сентября 1836 г. (Петербург)

Наконец-то я получила от тебя письмо, дорогой Дмитрий, мы совсем потеряли надежду получить от тебя вести и полага­ли, что счастье настолько вскружило тебе голову, что ты за­был о существовании трех любезных сестриц, которых небу угодно было даровать таким недостойным существам, как вы трое, так как, конечно, среди самых отчаянных лентяев было бы чудом встретить еще одного здесь, на земле, и вдруг...

Я надеюсь, ты приедешь и привезешь свою жену, нам страшно не терпится с ней познакомиться; я уверена, что Но­сов пригласит тебя приехать в Петербург, так как он сказал Тропу, что ждет тебя обязательно для окончания каких-то дел, поэтому мы питаем приятную надежду видеть тебя здесь с нашей невесткой, прошу одному не сметь сюда приезжать. Поторопись написать Тетушке, чтобы сообщить ей о твоей женитьбе, иначе если она узнает, что мы по­лучили уже письмо до нее, она будет очень недовольна.

Через три или четыре дня мы отправляем Тропа с лошадь­ми. С большим сожалением мы расстаемся с этими животны­ми, которые немало способствовали тому, чтобы мы были здесь в большой моде, так как ты должен знать, что наши та­ланты в искусстве верховой езды наделали много шуму, что нас очень смущает. Я отсылаю тебе Любку при одном усло­вии, дорогой братец, — я тебя умоляю дать мне слово не при­вести ее к будущему году в такое состояние, в каком ты мне ее прислал в этом году, так как, право, очень неприятно ездить на жеребой кобыле, и потом ее перегоны туда и обратно в по­добном состоянии не пустяки. Я так люблю мою Любку, что буду просто в отчаянии, если она будет погублена, ради Бога, дорогой Дмитрий, если только у тебя есть ко мне хоть какие-нибудь дружеские чувства, оставь мою лошадь в покое, для твоего гарема это не так уж важно, а для меня это все. Многие мои знакомые мне советовали не отсылать лошадей, и один из моих хороших друзей хотел даже поставить их у себя, но так как я тебе обещала вернуть их этой осенью на Завод, я от­казалась от этого предложения, хотя оно меня очень устраи­вало, в надежде, что ты выполнишь обещание, не правда ли, ты будешь добрым мальчиком и не захочешь огорчать меня?

Я должна тебе пожаловаться на нашего приятеля Носова, который в августе месяце вычел у нас 150 рублей, из них 40 рублей для Николая (неустановленное лицо), так что он нам должен 110, которые будь так любезен велеть нам уплатить 1 октября; умоляю тебя не запоздать насчет этих денег, прислать письмо, которое мы передадим другу Носову; ты не представляешь себе, как нам надоедает не получать деньги точно первого числа, про­шу тебя, не замешкай прислать письмо, которое дало бы нам возможность не быть в таком ужасном положении. Еще одна просьба, ты видишь, что мое письмо полно ими. Ты нам ока­зал бы очень большую услугу, не слишком поощряя женитьбу Тропа, так как нам будет совершенно невозможно его держать, если он женится, а ты знаешь, что это человек нам со­вершенно необходимый; наемные люди всегда негодяи, на которых невозможно положиться, а он у нас единственный надежный человек и потерять его было бы очень неприятно.

Вот уже три дня, как мы вернулись в город; мы сменили квартиру и живем теперь на Мойке близ нового Коню­шенного моста в доме княгини Волконской.

Моя горничная просит тебя отдать 50 рублей ее брату, а если его нет на Заводе, передать их Тропу.

Когда на Любке можно будет ездить, прошу тебя не оту­чать ее от рыси, потому что именно так я на ней езжу и никог­да не пускаю ее в галоп, потому что надо сказать, что это свое­го рода кокетство, когда мы ездим рысью, это производит фу­рор, к тому же я решительно предпочитаю рысь галопу.

Извинись за меня перед твоей женой, если письмо, кото­рое я ей пишу, не очень разборчиво, это, однако, не только вина моего скверного почерка, но и твоей бумаги, которая ужасно впитывает чернила. Пришли нам с Тропом запас бу­маги разных сортов, наша подходит к концу.

ПИСЬМО 36-е

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

Петербург. 9 ноября 1836 г.

Я сомневаюсь, что мое сегодняшнее письмо будет очень веселым, дорогой Дмитрий, так как я не только не нахожусь в веселом настроении, но наоборот, мне тоскливо до смер­ти, поэтому не ожидай, что тебе придется посмеяться над тем, что ты найдешь в этом письме. Я пишу тебе только для того, чтобы поблагодарить за письмо, которое ты мне пере­дал для Носова и в особенности попросить тебя прислать такое же к 1-му числу будущего месяца, так как я прошу тебя принять во внимание, что 6 декабря у нас день больших тор­жеств (день рождения Николая I) и я вследствие моего положения вынуждена понево­ле сделать некоторые приготовления к этому дню, и мне со­вершенно необходимо получить деньги как раз к 1-му числу, малейшее запоздание может мне причинить большое и неп­риятное затруднение.

Ты был бы очень любезен, дорогой друг (в том случае ес­ли это не очень стеснит тебя), если бы ты согласился на просьбу, с которой я обращусь к тебе от имени всех трех: не мог бы ты уплатить через Андреева женщине, которая дела­ет нам корсеты в Москве, сумму в 150 руб. Но если ты не можешь этого сделать не затруднив себя, тогда будь так лю­безен велеть вычесть из причитающихся нам денег 50 руб. у меня, 25 у Сашеньки и 50 у Таши; эти деньги вели Андрееву немедленно, я тебя прошу, отнести этой англичанке; Дарья Лукинична (одна из старейших служанок Гончаровых) знает, где она живет. Ремонт у Вани очень удал­ся, генерал им чрезвычайно доволен и очень его благода­рил. Вот уже три дня как мы его не видели, потому что все это время он находится под арестом за то, что не выполнил каких-то служебных формальностей по приезде сюда, но завтра, мы надеемся, он приедет. Он проводит время почти постоянно в Царском, и живет там у Ламберта (кавалерийский генерал), он гово­рит, что так ему жизнь стоит дешевле, а здесь останавлива­ется у Глебова (бывший дом генерал-прокурора Глебова, в котором были расположены казармы). Он стал удивительно благоразумен, за те две недели, что он здесь, он еще ни разу не был в театре.

Я счастлива узнать, дорогой друг, что ты по-прежнему до­волен своей судьбой, дай Бог, чтобы это было всегда, а для меня, в тех горестях, которые небу было угодно мне ниспос­лать, истинное утешение знать, что ты по крайней мере сча­стлив; что же касается меня, то мое счастье уже безвозвратно утеряно, я слишком хорошо уверена, что оно и я никогда не встретимся на этой многострадальной земле, и единст­венная милость, которую я прошу у Бога, это положить ко­нец жизни столь мало полезной, если не сказать больше, как моя. Счастье для всей моей семьи и смерть для меня — вот что мне нужно, вот о чем я беспрестанно умоляю всевышне­го. Впрочем, поговорим о другом, я не хочу, чтобы тебе, спо­койному и довольному, передалась моя черная меланхолия.