Михаил Сухачёв - Небо для смелых

— Сбивать их надо. Я хорошо помню фашистов по боям в Испании. Это такие наглецы, что будут плевать в физиономию, пока не схватишь их за горло, — вставил Птухин.

— К сожалению, мы еще не имеем разрешения хватать их за горло. Надо найти способ помешать вести разведку, Евгений Саввич, и пока без стрельбы.

Михаил Петрович информировал совет, что им отдан приказ занять передовую полосу укрепленного района. Под общее согласие он изложил ряд мероприятий приведения войск в боевую готовность.

По замыслу командующего, войска округа должны были четырьмя армиями прикрыть государственную границу протяженностью около тысячи километров от реки Припять до Липкан. Основные усилия округа командующий сосредоточил на Львовском направлении, где разворачивалась 6-я армия И. Н. Музыченко. Всем частям приказывалось иметь при себе половину боекомплекта. Птухину Кирпонос поставил задачу усилить авиационную группировку 6-й армии, а также совместно с войсками ПВО обеспечить прикрытие Киева, Львова, Дрогобыча, Фастовского железнодорожного узла и мостов через Днепр в районах Киева, Черкасс, Канева и Янова.

С одобрения командующего Птухин решил провести сборы командиров частей и соединений в районе Львова с целью познакомить их получше с границей, облетать приграничные аэродромы и после сборов скрытно передислоцироваться. Однако в самом начале сборов позвонил Пуркаев и предупредил, чтобы он воздержался перебазировать авиацию. Генеральный штаб отменил приказ Кирпоноса о занятии передовой полосы. Как бы в подтверждение преждевременности инициативы командования КОВО, 14 июня ТАСС устами радио и прессы успокоило общественность.

На следующий день командиры, присутствующие на сборах, обступили командующего с вопросом: «Как это все понимать?»

— Правительство всеми мерами хочет предотвратить войну.

— Но это не повод для того, чтобы спокойно скрестить руки на груди. Это скорее напоминание нам, что каждая минута, каждый час и день, выигранные в дипломатической битве, должны воплотиться в более высокий уровень выучки летчиков, частей и соединений. Цените эти минуты, товарищи. Возможно, каждая из них станет предметом пристального изучения грядущих поколений, избавленных от ига фашизма. И мы будем достойны этого времени.

Сборы подходили к концу. Птухин готовился к их разбору. Но из штаба сообщили, что пять И-16, обнаружив три германских самолета, оттеснили их к Львову. Один из них сел в 20 километрах северо-западнее Львова, на окраине села Куличкув в районе строящегося укрепрайона. К самолету поспешил воентехник Пастухов с группой красноармейцев. Летчику предложили выключить мотор, а затем зелеными ракетами дали сигнал садиться и другим.

Птухин поехал к месту посадки немцев. Командир НКВД уже составлял протокол опроса Пастухова и красноармейцев. Узнав, кто такой Птухин, он, ссылаясь на инструкции, нехотя отдал полетные карты и разрешил осмотреть самолеты. С помощью переводчика удалось узнать, что эти самолеты связи только что перебазированы из Греции. На вопрос, с какой целью их сюда перебросили, старший поспешил ответить, что им ничего не известно.

Пока Птухин на своем Як-1 летел до Киева, решение звонить наркому определилось. Кирпонос без колебаний поддержал. «Звоните». И все-таки, когда он сел к аппарату В4, рука задержалась. Он знал, что нарком уважает настойчивость, но до определенного предела. Но в этот миг вспомнились самодовольные физиономии фрицев. Он уже не первый раз встречался с немецкими летчиками, садившимися на вынужденную, и отмечал их вызывающее поведение:

«Наглеют с каждым днем, — подумал Птухин. — Ведут себя как туристы, недовольные гостеприимством страны. Совершенно не чувствуют себя нарушителями, которым полагается нести строгую ответственность перед советскими законами за шпионские полеты над нашей территорией. Да и не признают себя шпионами, даже пойманные с поличным. Отказываются грубо, нахально, не пытаясь оправдываться. Отчего это? Видимо, чувствуют твердую защиту. Скорее всего перед полетом получают убедительный инструктаж, что с ними ничего страшного не произойдет, даже если сядут на вынужденную. Возможно, убеждены в скорой выручке.

Вспомнился совершенно вопиющий случай, когда к «заблудившемуся» экипажу вплотную пристроился наш летчик и показал рукой, чтобы самолет шел на посадку. Но летчик-нарушитель, самодовольно улыбаясь, пригласил жестом следовать за ним на запад. Как рассказывал наш истребитель, сбить фашиста ничего не стоило. Тогда Евгений Саввич подивился выдержке нашего летчика-истребителя, отметив про себя, что он бы сам, пожалуй, на его месте не стерпел… Все! Больше никаких колебаний! Надо добиваться разрешения хотя бы на предупредительную стрельбу. Все-таки это убедительнее, чем покачивание с крыла на крыло и «приглашение» идти на наш аэродром. Прилетят к себе, расскажут, что русские летчики пересмотрели «нормы гостеприимства» непрошеных гостей.

Птухин снял трубку. Минуты через две в телефоне прозвучало:

— Говорите.

Птухин как мог спокойнее и короче изложил последний случай: количество нарушений, игнорирование немцами сигналов идти на посадку и умолк. В тот же миг нарком сказал:

— А вы не горячитесь, товарищ Птухин. До свидания.

Птухин, обмякший, долго сидел у телефонного стола. Не хотелось ни думать, ни что-либо делать.

В субботу, во второй половине дня, Евгений Саввич собрал всех командиров соединений. В штабе было известно, что ефрейтор 222-го саперного полка Альфред Лисков перебежал к нам и сообщил о начинающемся сегодня ночью наступлении, о чем генерал Пуркаев уже доложил Жукову.

Птухин предупредил командиров дивизий.

— Это последний наш сбор здесь. Штаб округа уже выехал в Тернополь. С понедельника и мы будем там. Разлетайтесь по частям, вскрывайте свои оперативные планы, готовьте полки к боевым действиям.

В опустевшем штабе было тихо. Евгений Саввич работал долго. С особой тщательностью он анализировал ежедневные итоги освоения новых самолетов. Темпы росли. Они вселяли надежду в ближайшее время перевооружить половину всех полков, создать предпосылку успешного, на первых порах, отражения противника. Эта половина стала каким-то заветным числом, своеобразным рекордом, который он хотел преодолеть как можно быстрее. С внутренней радостью он выводил красным карандашом новое число летчиков, впервые вылетевших на ЛаГГах, МиГах, Яках, «Пешках» [ «Пешки» — так между собой летчики называли самолет Пе-2]. Правда, мало их, этих самолетов, но он знал, что летчика «сделать» труднее, чем самолет, и это его забота.