Николай Миклухо-Маклай - Путешествие на берег Маклая

Сделав это, он принялся искать седые волосы на голове; он спросил Бонема, много ли их на затылке, где он не может видеть сам. Получив утвердительный ответ, он проявил величайшее терпение, когда я предложил ему свои услуги. В результате я получил возможность прибавить к своей коллекции несколько дюжин волос с корнями; озабоченный желанием получить как можно больше, я часто вырывал два или три (волоска) сразу, но Лалу сидел тихо, не двигая ни единым мускулом лица.

Волос папуаса гораздо тоньше, чем средний волос европейца, и имеет замечательно маленький корень, чем можно объяснить терпение Лалу. Бонем, заметив в зеркале, что его космы недостаточно велики, начал расчесывать их бамбуковым гребнем. В пять минут форма его головы изменилась, и волосы поднялись ореолом вокруг лица.

Затем он достал из своего мешка хорошо сплетенную веревку, выбеленную известью, с деревянными шпильками для волос, прикрепленными к обоим концам. Туго обмотав веревку вокруг головы, он воткнул булавки в волосы на затылке, чтобы захватить волосы на лбу. Белые пятна, которые я заметил на ногах Бонема, были рубцами глубоких ран, более легкие раны оставляют шрамы, обычно темнее, чем кожа.

Ступни ног папуасов очень широки, 13 и даже 15 сантиметров. Зачастую пальцы обезображены старыми ранами. Я часто видел пальцы без ногтей. Когда я рассматривал сильно обезображенное оспой лицо Дигу, последний объяснил мне, что болезнь пришла с запада и что от нее умерло много туземцев. Недостаточное знание языка помешало мне установить, когда это произошло.

К моему большому удивлению, я обнаружил, что многие слова языка Горенду отличаются от языка Бонгу, хотя два эти места отстоят друг от друга не более чем на милю. Например, в Горенду камень называется «убу», а в Бонгу – «гитан».

Я зарисовал Лалу; у него очень типичное лицо; лоб между висками не более (наименьшая ширина лба) 11,5 сантиметра. Мои занятия были прерваны уходом посетителей.

Размышляя о том, что вот уже три с половиной месяца, как я здесь, и обдумывая количество сделанных мною наблюдений, прихожу к заключению, что научные факты накапливаются очень медленно, даже если не упускать ни одной возможности, чтобы их собирать.

Января 4. Последние 2–3 недели днем дул свежий ветер, начиная примерно с 10 утра и до 5 час. пополудни. Такой регулярный дневной бриз в октябре и ноябре был очень редок, а теперь благодаря ему жара днем нисколько не угнетает.

Мы с Ульсоном отправились сегодня вечером ловить рыбу, но, как я и ожидал, безуспешно. Мы видели во многих местах у берега огни, указывающие, что туземцы также ловят рыбу. Я направил лодку к ближайшим от нас трем огням посмотреть, как они ловят рыбу. Желая дать знать о своем приближении, я окликнул их.

После некоторого замешательства огни были потушены, но я мог слышать, как туземцы спешили к берегу. Не понимая причины этого движения, я не знал, что делать, последовать ли за ними или вернуться домой. Через 2–3 минуты снова появились огни на пирогах, и вскоре рядом с моей лодкой появились три пироги. Каждый из туземцев дал мне по два саргана (garfish).

Я, как мог, рассказал им, что я приехал посмотреть, как они ловят рыбу; это объяснение их вполне удовлетворило, так как они возобновили прерванную работу.

На платформе пироги лежали пучки травы, связанные в нескольких местах и служащие факелами. Сидевший на корме мужчина управлял пирогой, на носу сидел мальчик, чьей обязанностью было держать факел близко у поверхности воды, и, когда факел сгорал, он зажигал новый.

На платформе стоял вожак (chief man) с юром (острога 8–9 футов длиной, состоящая из длинного бамбукового древка с большим количеством шипов, сделанных из твердого дерева и прикрепленных радиально к толстому концу древка) в правой руке, который он бросал время от времени в воду и обычно пронзал две или более рыбы одним ударом.

Длина и легкость копья почти всегда помогают ему удержать в руке тонкий конец его. Чтобы снять рыбу с шипов, он действовал правой ногой, и освобожденная рыба падала в пирогу. Мне кажется, что эта операция требовала большой ловкости, так как, стоя на одной ноге, он удерживал равновесие в легкой пироге, подбрасываемой бурной водой. Понаблюдав за ними некоторое время, я отправился домой.

Я убедился, что причина, почему туземцы поспешили к берегу, заслышав мой голос, заключалась в том, что они хотели высадить на берег своих женщин, которых они тщательно скрывают от наших глаз.

Январь 5. Я отправился в своей лодке на разведку. Наблюдение за дымом в горах – единственный способ установить расположение деревень, а утро, когда туземцы приготавливают утреннюю еду, самое благоприятное время для осуществления этого. При отсутствии ветра дым очень ощутим. Я установил таким образом положение двух или трех деревень, которые надеюсь посетить. Я не получаю от туземцев никаких сведений об их соседях, как будто бы они не хотят, чтобы я знал других людей, кроме них.

После обеда я пошел в Горенду. Прежде, чем войти в деревню, я свистом дал знать о своем приближении. Я уже дважды убеждался, что этот знак предотвращает общее возбуждение и дает время женщинам и детям уйти, так как всякий раз, когда я входил неожиданно, бедные перепуганные женщины бросались в кусты и прятались куда попало. Теперь, когда они слышали сигнал, они знали, что «Маклай» подождет, пока они не уйдут.

Тем временем я отдыхал на старом стволе дерева, который нашел около этой деревни. С тех пор, как я принял этот метод, я обнаружил, что мужское население принимает меня более доброжелательно, никогда не вооружаясь. Туземцы занимались приготовлением вечерней еды, Туй, сидевший на барле, сдирал бамбуковым ножом шкурку с таро; близ него на земле между камнями горел костер, и на камнях стояло два горшка. Один из них был более чем 15 дюймов в диаметре, другой – много меньше; горшки были накрыты листьями хлебного дерева и поверх – скорлупой кокосового ореха.

Когда ужин был готов, я увидел содержимое горшков, которое Туй разделил на три табира, взяв немного таро, а также несколько связок сваренных листьев. Мне предложили самый большой табир, от которого я отказался, но принял одну из связок. Желая узнать ее содержание, я принес ее домой и обнаружил, что ею обернут сарган, которого варили в связке листьев, предварительно испекши его прошлой ночью.

В деревне я был недолго. Я мог заметить, что мое присутствие причиняло туземцам какое-то неудобство и что они ожидают моего ухода; и это после обоюдного знакомства в течение трех с половиной месяцев в ближайшей к моему дому деревне, когда я имею обыкновение видеть их почти каждый день. Я думаю, что это хороший пример недоверчивости этой расы; зная, что в таком случае поможет одно терпение, я больше не навязывал себя и вернулся домой.