Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

— Что за люди за такие — ушел вместе с градусником, украл.

Но через три дня старик явился — все еще с градусником под мышкой — и пожаловался ей:

— Милая, сыми ты его. С ним, окаянным, еще хуже стало.

Оказывается, он решил, что градусник дали ему как лечение, ушел с ним и держал его под мышкой все дни. Естественно, от этого нервы его руки закоченели. Прожив долгую жизнь, он понятия не имел, что такое градусник и зачем он.

Групповой секс по-комсомольски

В трех часах езды от Шалговар, на берегу Сегозера стоял старый хутор — два почерневших от времени высоких сруба, бывшие купеческие дома. В одном из них жила комсомольская бригада лесорубов — тринадцать молодых женщин и восемь парней. Почти все из Белоруссии, они работали на лесоповале по найму два-три года.

По неделям и месяцам никто не приезжал в их глушь, поэтому мои приезды вызывали оживление, особенно у женщин. Они жеманно поглядывали на меня, хихикали и заговаривали:

— Доктор, вы бы почаще к нам приезжали, а то мы соскучились.

— Доктор, прокатил бы меня в санях, я к тебе прижалась бы.

— Доктор, мое сердце послушайте, может, там любовь завелась.

И все в таком роде. Я смущался, не знал, как реагировать, а поэтому ничего не отвечал, только улыбался.

Жизнь и работа у них были тяжелые: ни электричества, ни водопровода не было, свежий хлеб завозили раз в неделю. Ранним утром, еще до света, они укутывались потеплей и по дикому морозу шли пешком в лес, два-три километра. Там была лесосека — место повала деревьев и была их техника — бензопилы «дружба» и трелевочный трактор, чтобы стаскивать срубленные и обработанные стволы — «хлысты» и трелевать их в одно место. Из-за холодов масло в тракторе за ночь замерзало. Первым делом они разжигали два костра: один для себя, чтобы греться, другой под трактором — для разогревания масла. На это уходило больше часа. Когда рассветало, мужчины при свете начинали валить громадные деревья. Кто видел, как они валятся, понимает — работа эта опасная, бывали случаи увечья падающими деревьями. Женщины спиливали со стволов сучки — они были «сучкорубы», попросту их называли «сучки», с ударением на первом слоге. Обработанные «хлысты» прицепляли к трактору и трелевали. Это тоже опасно, потому что «хлысты» были по двадцать — тридцать метров длиной и могли при поворотах сбить трелевщиков. Четыре-пять часов такой работы выматывали из людей всю силу. Зимой день на Севере короткий, как только начинало темнеть, они пешком отправлялись домой. Промерзшую одежду сваливали сушить па печку, от нее в доме стоял постоянный влажный запах пота. Воду наносили ведрами из проруби, грели на печи и мылись. Потом приступали к единственной за день горячей еде. Для этого кто-нибудь из женщин не ходил на работу, а готовил еду и убирал. Все пили водку, и бутылки валялись повсюду. Для веселья заводили патефон или пели озорные частушки:

Мимо тещиного домаЯ без шутки не хожу —То ей х. й в окошко суну,То ей жопу покажу.

Частый дождичек идет,Ветка к ветке клонится,Парень девушку е. ет,Хочет познакомиться.

При такой дикой жизни за работу они получали приличные деньги — от семидесяти до двухсот рублей. На них они покупали в районном центре продукты и посылали их домой. В районном магазине выбор был скудный: овощные консервы, макароны, сахар, соль и хлеб. Это они и посылали, потому что в Белоруссии и того не было.

Я ездил туда и лечил мужчин от уретрита; они получали его от своих женщин, у которых был влагалищный трихомоноз. Я продавал ребятам сульфидин, это помогало, и они доверительно и со смехом рассказывали мне эпизоды из своей жизни.

В Советском Союзе всегда много говорили об идеологическом воспитании молодежи. Начиная с возраста юных пионеров-ленинцев, а потом на комсомольских собраниях в школах шла постоянная пропаганда высокого морального уровня. Поэтому молодежь росла скованная и стеснительная, особенно в любовных отношениях. Но когда молодые взрослели и сталкивались с реальностью жизни, тогда начиналось другое.

Поначалу в той комсомольской бригаде парочки уединялись для любовных утех. Потом они стали меняться партнерами, общие связи становились всем известны, и им уже нечего было таиться от самих себя. Тогда любовные игры приняли черты массовых развлечений: по уговору в одну ночь мужчины приходили в женскую комнату, в другую — женщины шли к мужчинам. Они постоянно усложняли свои программы и делали это единственно доступное для них удовольствие все более веселым. Словесными комментариями они подзадоривали друг друга:

— Ой, Ваня, еще, еще, еще! — кричала и стонала одна.

— Ванька, не срамись — поднажми, — подбадривал кто-нибудь.

— Да ты вылезь из-под него, так я в тебя такой х… засажу — куда Ивану! — призывал другой.

— Манька, это он от меня такой утомленный — это я его вчера своей пи. дой истерзала, — смеялась третья.

Стихийно эти игры переродились в любовные спектакли. Однажды они решили: пусть самая смелая пара покажет всем остальным «любовный спектакль». Искать исполнителей долго не пришлось — сразу нашлись двое. Все остальные шли на это как в театр. И все было как в театре: на полу разложен матрас, а вокруг расставлены табуреты для зрителей. Они наблюдали «любовное творчество» — хохотали, подбадривали, давали советы, вызывались тоже поучаствовать.

Каким-то образом слух об этом «спектакле» дошел до районного начальства. Тут комсомольская идеология столкнулась с неприятной действительностью. Комсомольские начальники решили разобрать их поведение на собрании, а ту пару наказать настоящим судом на общем собрании за «нарушение общественного порядка».

Районный судья, немолодая женщина, приехала на хутор в сопровождении секретаря комсомола республики Шлемина. Он открыл собрание:

— На повестке дня один вопрос: о моральном лице советского комсомольца. Нам стал известен факт аморального поведения некоторых комсомольцев в вашей бригаде. Я хочу спросить бригадира и комсомольского вожака: как вы дошли до жизни такой?

Бригадир поднялся со стула и, переминаясь с ноги на ногу, молчал.

— Что, стыдно говорить? — с издевкой спросил Шлемин.

Тут с места взорвалось несколько голосов:

— Ты бы, секретарь, сначала пожил бы нашей жизнью!

— Да у нас хлеба свежего по неделям не бывает!

— А ты когда в баньке мылся, секретарь? А мы вот месяц, как не моемся.

— Ты небось газеты в кабинете читаешь, при электрическом свете, а мы и солнца за деревьями не видим.