Сталинский дом. Мемуары - Дзидра Эдуардовна Тубельская
Розы продавали все лето и осень. Остальные цветы сопутствовали им: гвоздики самых разных сортов, левкои, каллы, ромашки, пармские фиалки, белые благоухающие лилии.
В августе — холодная пестрота огромных, с тарелку, георгин, рыжие ламбреции, тяжелые гладиолусы, астры.
Зимой в крытом овощном павильоне — огромном ангаре для цепеллинов — продавали укутанные мхом ландыши в горшочках, цикламены, крокусы.
По сути дела, это была постоянная цветочная выставка, которая по разнообразию и богатству сортов могла бы с успехом соперничать с теперешними. И все это ведь были цветы местные, и продавали их те, кто их вырастил.
На рынке в Майори, недалеко от дачи, где мы жили, тоже торговали цветами. Мама приносила оттуда по утрам вместе с творогом и овощами то махровые нарциссы, то упитанные хрусткие тюльпаны, то пионы, то душистый горошек, то ноготки. Увы, дело шло к осени, и природа снова делала круг, образуя еще один слой времени, как древесное кольцо на стволе дерева.
Домработницы
Иметь домработницу вовсе не считалось роскошью. Очень многие могли себе это позволить.
Теперь это профессия деклассированных дам очень среднего возраста с высшим образованием, обычно техническим, потерявшим работу в многочисленных закрывшихся НИИ. Или же в домработницы нанимаются гастарбайтеры с Украины и Молдавии.
После войны домработницами служили полуграмотные крестьянки, пытавшиеся найти в городе убежище от полнейшей нищеты и голода. Не знаю, как им удавалось при тогдашнем тюремном режиме убегать из колхозов, иметь паспорт. Работали они в основном за кров и питание, жалованье им платили очень маленькое. Обитали домработницы на кухне — спали на раскладушке.
Часто эти деревенские женщины становились подлинными членами семьи, преданность их была безгранична. Жили они у своих хозяев десятилетиями, воспитывали не только детей, но и внуков. Обладали эти женщины тем, что не дается никаким образованием, — душевной интеллигентностью и четкими нравственными критериями.
Случалось, удавалось хозяевам, вхожим в высокие кабинеты, «выбить» — еще одно замечательное советское слово — для домработницы после многолетней службы комнату в коммуналке и постоянную московскую прописку. Да и вообще во многих семьях очень заботились о домработницах: определяли их на учебу в вечернюю школу, а потом в техникумы, помогали продуктами и одеждой их родственникам в деревне.
В обязанности домработницы входило ведение всего домашнего хозяйства: стояние в очередях в магазинах, уборка, приготовление еды, мытье посуды, стирка. На кухне царило вонючее черное мыло с романтическим названием «Лебедь». Разумеется, никаких стиральных машин и в помине не было — белье кипятили на плите в металлических бачках с двумя ручками и крышкой. Полоскали в ванне. Подсинивали. Синька (такой порошок) завязывался в тряпочку и опускался в воду. От него расходились замечательные синие струйки, пока вода не голубела до нужного оттенка. Мокрое белье сушили на веревках над плитой на кухне. Тюлевые занавески требовали особых операций, в которых я любила принимать участие. Их еще влажными полагалось тянуть вдвоем по диагонали. Один растягивающий становится, допустим, у левого верхнего конца, а другой — у нижнего правого. По счету «раз, два, три» тянули на себя до упора. Развлечение заключалось в том, что я резко отпускала свой конец и валилась на пол.
Мытье головы тоже было нелегким делом. Волосы мыли прямо куском мыла. Самым мягким считалось «Детское». Мама придумала натирать его на терке в тазу и взбивать пену. Так волосы промывались гораздо лучше. Позже появился шампунь «Дегтярный», пахнущий соответственно.
Мыло покупалось в магазинах, которые назывались ТЖ. Для облегчения произношения между Т и Ж вставляли гласные. Получалось ТЭЖЭ. Расшифровывалось это вроде так: трест жиров. Прекрасное название для парфюмерного магазина. Кстати, домработницам было принято дарить на праздники духи, так что я хаживала с мамой в ТЭЖЭ на улице Горького, на углу проезда МХАТ (ныне Камергерского переулка). Кроме духов «Подарочные» и «Красная Москва», там продавалась рассыпная пудра «Рашель» в круглых коробочках, одеколоны «Красный мак» и «Кармен» и новинка, к которой относились с недоверием, — зубная паста «Мятная»; пока что все еще чистили зубы зубным порошком.
Среди этого трудного архаического быта домработницы еще как-то умудрялись воспитывать детей, оставленных на их попечение. И воспитывали прекрасно — в строгости и неукоснительном соблюдении режима дня.
Может быть, домработницы так привязывались к своим хозяевам, что у них не было собственной жизни? Замуж они не выходили. Так что этот симбиоз города и деревни оказывался на самом деле весьма печальным. Глубинными своими корнями он соприкасался с крепостным правом, с отношениями между господами и дворовыми. Конечно, тут же приходят на ум классические примеры; Арина Родионовна и няня-негритянка из «Унесенных ветром».
Сталин
Статуи вождей были трех видов. Ленин — серебряный с поднятой рукой, указывающий путь в светлое будущее. Ленин в детстве — кудрявый херувим в штанишках с напуском до колен, гипсовый, белый. Сталин — неизменно золотой, с трубкой.
В какой бы точке СССР вы ни находились, статуи были одинаковыми. Видимо, их изготавливали по одной раз и навсегда утвержденной болванке, а не заказывали разным скульпторам. Оно и понятно — облик богов нельзя менять, он обыденно-ритуален. Еще воздвигали памятники гигантские, на них шли мрамор, гранит, бронза. Но позы — неукоснительно те же.
Сталина в виде мальчика-подростка, но с усами — такая же болванка — я видела только один раз уже в 70-е годы в Грузии. Так изображали детей на старинных картинах — точная, только уменьшенная копия взрослых. Украшала эта статуя имение-музей Чавчавадзе, из семьи которых была Нина, жена Грибоедова. Меня несколько обескуражило, но, понятно, я не полезла с вопросами, что усатый мальчик-Сталин был частью скульптурной группы — он в компании с одним из Чавчавадзе, который, как вытекало из объяснений гида, скончался еще до рождения Джугашвили. Вероятно, такая аллегория.
А так нет, никогда, никакого маленького Сталина, только крошка-Ленин посреди цветочных клумб.
В детстве я любовалась Сталиным на картине «Утро нашей Родины» — там он в белом кителе, в профиль, на фоне необозримых пашен и линий электропередач. Кроме зрительного ряда был еще звуковой. Его имя звучало всегда и повсюду, кстати и некстати. Всё носило имя Сталина: города, главные улицы и площади, стадионы, заводы, школы и университеты, кондитерские фабрики и родильные дома. И еще песня застряла в моей голове с тех времен:
Сталин — наша
