Николай Бирюков - Трудная наука побеждать

— Как обычно, — рассказывал Федор Иванович, — Верховный Главнокомандующий позвонил ночью. Поздоровался и спрашивает:

— Как дела на фронте, товарищ Толбухин?

— Плохо, товарищ Сталин.

— А что случилось?

— Немцы, — говорю, — прорвали фронт и в районе Дунапентеле вышли к Дунаю. Тылы 4-й гвардейской армии под угрозой.

— А ты уходи за Дунай? — полувопросительно предложил Сталин.

Какое-то мгновение Толбухин молчал. Конечно, отойти своевременно за Дунай — значит избегнуть риска окружения. Война ведь все равно идет к концу. Однако это был путь наименьшего сопротивления. Оставить огромный плацдарм между Балатоном и Дунаем, на создание которого затрачено столько сил и средств, выпустить из Будапешта 200-тысячную армию врага, — нет, не такого ответа ждало от 3-го Украинского фронта Верховное Главнокомандование.

— И я ответил, — продолжал Федор Иванович, — плацдарм будем держать до последней крайности, надеемся и на помощь Ставки.

— Так, — сказал Сталин. — Другого ответа от тебя не ждал. Потерпи неделю, а там погоним врага — все будет наше.

Передав нам этот памятный разговор, маршал Толбухин на минуту задумался, потом, растягивая слова, добавил:

— А ведь как хотелось мне сказать: «Слушаюсь, уйти за Дунай!» Легче всего, проще всего… Слушаюсь — и никаких гвоздей…

Ход дальнейших событий между Балатоном и Дунаем подтвердил правильность решения маршала Толбухина, санкционированного Сталиным.

В конце января противник пытался еще наступать перед фронтом нашего корпуса. Так, за один только день 5-я дивизия отразила четыре атаки пехоты и танков врага.

Вскоре значительную часть своих сил гитлеровское командование перебросило с нашего участка под Секешфехервар. Кстати говоря, тотчас установить это помог нам примитивный, на первый взгляд, способ разведки.

В самом деле, представьте себе бойца, который лежит пластом и слушает землю. Ночью всякий звук слышен далеко. Ну и что из этого? Засек он шум моторов, стук топоров — валят лес, движение конного транспорта — Какой вывод? Никакой (или ошибочный!), если разведчик один. Но когда на 30-40-километровом фронте корпуса десятки людей из ночи в ночь так вот прослушивает вражеское расположение, записывают каждое наблюдение в специальный журнал, вкупе складывается некая — в настоящем случае яркая картина. Будучи дополнена данными других видов разведки, она-то и помогала нам определить силы и намерения противника.

Мы тотчас использовали ослабление его обороны и предприняли частную наступательную операцию, продвинулись вперед и вернули Замоль и ряд других пунктов.

Полковник Чиковани одним из первых поехал в Замоль, который мы оставили почти месяц назад. По пути он видел повешенных на телеграфных столбах. Видимо, это были люди из тех наших друзей-венгров, которые еще в годы революции побывали в России. Венгерские фашисты из банды Салаши расправились с ними за то, что они смело разоблачали ложь про Советский Союз и его армию.

С одним из таких товарищей, при обстоятельствах не совсем обычных, довелось встретиться ветерану нашего корпуса, замполиту стрелкового батальона капитану Тарину.

Когда подразделение расположилось на отдых, он решил съездить в расположенный поблизости шахтерский поселок Фелеша-Галла и побеседовать с местными жителями. Ведь они уже на следующий день после изгнания гитлеровцев из поселка возобновили добычу угля. Об этом стоило рассказать бойцам.

Капитан Тарин, сопровождаемый ординарцем, приехал в Фелеша-Галла, нашел шахтеров, разговорился с ними. Нашлись и переводчики.

Вдруг в комнату вбежал ординарец:

— Товарищ капитан, в городе бой! Слышна сильная стрельба…

Они выбежали во двор, вскочили на коней, помчались к городу.

Вот впереди, в сумерках, уже маячат силуэты окраинных строений. До места, где располагался батальон, оставалось еще километра два пути по улицам. У въезда на небольшую площадь Тарин услышал автоматную очередь.

Пришпорил коня, но поздно — застрочил еще и пулемет.

Очнулся капитан на мостовой. Сперва даже не сообразил, что случилось, потом почувствовал тяжесть, придавившую ногу — тело коня. А пулемет все татакал, нащупывая жертву.

Тарин попробовал высвободить ногу. Услышал шаги. Схватил автомат, нажал спуск — не работает. Тогда полез в сумку, вынул две лимонки, метнул. В ответ после взрывов — дикий крик…

Наконец, высвободив ногу, побежал. Впереди — забор. Подпрыгнул, ухватиться не смог — высоко! Обернулся, а совсем рядом — фигуры в касках, с автоматами.

«Хальт!» — крикнул передний и… подавился своим криком. Над головой Тарина из-за забора прогремела автоматная очередь. Фашист упал, остальные бросились врассыпную.

Тарин посмотрел вверх. Какой-то человек показывал вправо, вдоль забора. Там, буквально в трех шагах, была калитка. Человек схватил за руку Тарина, потащил за собой в глубину сада. Оттуда — в проходной двор и переулок. Наконец они выбежали на большую площадь. Только тут капитан рассмотрел своего спасителя. Тяжело дыша, перед ним стоял высокий худой человек в венгерской военной форме.

— Товарищ! Коммунист! — сказал он на ломаном русском языке и ткнул кулаком себя в грудь. — Я был в России. Революция! Ленин! — Он помахал рукой в сторону площади: — Иди туда, там ваши… Прощай, товарищ…

Уже после войны, будучи секретарем Алуштинского горкома партии, Александр Николаевич Тарин пытался разыскать этого товарища. Ему помогали венгерские друзья. Он съездил в Венгрию, в Фелеша-Галла. Однако найти своего спасителя ему не удалось.

Дружба, возникшая в сорок пятом между воинами 20-го гвардейского корпуса и жителями освобожденных нами городов и сел, не прерывается и по сей день. Традиционными стали поездки ветеранов корпуса в Венгрию в дни ее национальных праздников. В одной такой поездке довелось участвовать и мне. Удивительные превращения произошли на венгерской земле за минувшие годы.

Помню деревушку Дунапентеле, какой она была двадцать лет назад лачуги, грязное месиво улиц, плохо одетые, изможденные люди. Это была деревня батраков. А вокруг нее, на север, юг, восток и запад, простирались помещичьи пахотные земли, луга, леса. 30 тысяч гектаров, которыми владел один человек!

Теперь тут все новое — добротные дома, клуб, школа, почта, хозяйственные постройки. Все это принадлежит труженикам кооператива «Шаллаи», который из года в год занимает место в ведущем десятке сельскохозяйственных кооперативов Венгрии. Его неделимые фонды составляют 33 миллиона форинтов. Среднегодовой доход каждой семьи превышает 30 тысяч форинтов. Уже свыше 10 лет здесь осуществляется денежная оплата труда.