Клара Лучко - Я - счастливый человек

И тут же карнавал. Прекрасно, ярко и роскошно одетые сеньоры, нарядные красавицы женщины. Мексика хранит себя, свое национальное достоинство, бережет свою историю. Это — священно.

На память о далекой и необычной стране я привезла домой огромное сомбреро. Я не получила от Грегори Пека ковбойскую шляпу. Зато у меня есть сомбреро.

Оно и сегодня висит у меня в доме — как память о той поездке на другую сторону планеты.

«Виновата ли я…»

Так называется фильм, в котором я сыграла главную роль, и, более того, я одна из соавторов сценария. Такое случилось со мной впервые в жизни.

Расскажу все по порядку. История рождения этого фильма необычна сама по себе. Сюжет я нашла в дороге, и опять мне помог случай.

Подумать только, сколько же я в жизни исколесила дорог! На поездах и попутных машинах, на роскошных лимузинах и дребезжащих «газиках», на аэросанях и оленях, на теплоходах и самолетах, на крейсерских авиалайнерах и двукрылых кукурузниках.

О самолетах я уже рассказала, у меня с ними сложные отношения. Из‑за этих сложностей в последние годы я предпочитаю самолетам поезда. Даже в Ташкент и Алма — Ату на съемки я добиралась по железной дороге — чуть ли не по трое суток.

Меня любят проводницы. Если есть хотя бы малейшая возможность, обязательно устроят в отдельном купе, всю дорогу проявляют нежную заботу. Это — мои зрители и мои добрые друзья.

Итак, сажусь я в поезд дальнего следования и еду в Измаил. Еду не в первый раз. Там, в Измаиле, шли съемки фильма «Игра в смерть, или Посторонний».

Вхожу в вагон, а проводница говорит:

— Клара Степановна, извините, но на этот раз столько пассажиров, что нет для вас отдельного купе. Вы уж извините.

Ну что поделаешь — на нет и суда нет.

Соседкой моей по купе оказалась молодая женщина. Миловидная, голубоглазая, волосы у нее вьются. В чистеньком синем платье с белым воротничком, как у школьницы.

Проводница принесла чай. Соседка моя смущается, впервые едет с актрисой. Разговор как‑то поначалу не клеился. Но дорога есть дорога. До Измаила путь неблизкий.

Поначалу она мне рассказывала про свою жизнь. Вроде как отчет держала. В жизни у нее, мол, все хорошо. Ну, хорошо так хорошо. Слава Богу, если все так.

У меня обостренное восприятие. И я чувствую, когда мне говорят неправду. Я сразу поняла, что моя попутчица что‑то сочиняет на ходу и говорит совсем не то, о чем думает. И удивляюсь — ведь мы с ней никогда больше не встретимся, я ее ни о чем не расспрашиваю, так зачем же что‑то выдумывать про себя, чего, наверное, не было на самом деле.

И она почувствовала, как я ее воспринимаю. Посмотрела на меня и говорит:

— Клара Степановна, вы так меня хорошо слушаете, я вам за это благодарна. Но извините меня, я вам должна признаться, что я все это придумала…

Она замолчала и вдруг выплеснула:

— Я — алкоголичка. Да, алкоголичка… И от этого рушится вся моя жизнь, все рушится. Я пыталась лечиться, но это тяжелая болезнь. Вот я еду к родственникам, они мне написали, что в их городе есть знаменитый врач, который может вылечить от алкоголизма, сказали, что он может зашить какуюто «торпеду».

Я попыталась всячески успокоить спутницу, не хотела лишать ее даже слабой надежды…

И она, видимо, проникшись ко мне доверием, рассказала про свою жизнь как на исповеди.

Меня эта история потрясла…

Моя попутчица была хорошим рассказчиком. У нее есть чувство юмора, а это великая вещь.

Рассказала о своих детях. Дочка не выдержала и ушла к отцу, бывшему мужу. Рассказала и о том, как ее обворовали собутыльники. А ведь когда‑то она была мастером спорта по гандболу, но ушла из команды. Была тренером, но оттуда ее «ушли», и она начала пить. И опускалась все ниже и ниже…

И вдруг встретился ей на пути бомж, бывший речной капитан. Когда он ее увидел, сказал: «Ты — королева». Он полюбил ее. Сам он не ахти какой герой, но полюбил по — настоящему. Он оказался добрым, хорошим человеком и так к ней относился, что она поняла: нашла свою любовь.

У него был сын. И ради сына, ради любви он «завязал» и страстно желал, чтобы и она бросила пить. Она пыталась лечиться. Пыталась…

Всегда кто‑то находился рядом и предлагал:

— Ну ладно, давай выпьем, только по одной… За детей… За детей ты же можешь… Одну, только одну, и больше не пей.

И человек, так тяжело, так мучительно сдерживающий себя, ломается от жесткого напора. Только одну рюмку — и всё. И уже, как говорят, развязал. И пошло — поехало!

Вот так было и с ней. Она приближалась к последней черте — если не вылечится, потеряет любимого. Это свое нежданное счастье. Эту последнюю надежду. Младшая дочь от нее тоже уйдет. И останется она одна — одинешенька.

Она рассказала мне все. Как это с ней происходит. Как это случилось в тот роковой первый раз.

— Клара Степановна, — вдруг сказала она, — а ведь вы мне однажды помогли.

— Как это? — удивилась я.

— Когда я чувствую, что приближается запой, я начинаю скупать водку, вино и прятать повсюду. У меня на стене, рядом с кушеткой, висит ковер, за ковром — ниша. В эту нишу я закладываю бутылки. А потом, когда начинается запой, я сама туда залезаю и там пью… по — черному… Ничего не ем. А когда все это кончается, я оттуда выползаю, как из пещеры.

И вот я вылезла и вижу — сидит моя дочь, смотрит телевизор, и на глазах у нее слезы. А показывали ваш фильм «Тетя Маруся».

— Мама, — говорит дочь, — какие счастливые эти дети у тети Маруси, они каждый день едят суп.

И мне стало стыдно. Я вскочила, побежала на кухню, чтобы что‑нибудь приготовить. А дома, кроме хлеба, ничего нет. Меня как по голове ударило: я решила, что должна лечиться. И пошла в ЛТП…

Она рассказала мне, как там было, в этом ЛТП. Это и грустно, и смешно, и страшно.

Вот такая история. Такая встреча в пути.

Когда я приехала в Измаил, я бросилась к нашей сценаристке Зинаиде Чирковой. Она — жена режиссера Николая Гибу. Это мой друг. Он меня приглашал в каждую свою картину. Если, бывало, в картине нет женской роли, он из мужской роли делал женскую, лишь бы я согласилась.

— Зина, я под таким впечатлением, я в поезде услышала такую исповедь!

И стала, захлебываясь, рассказывать обо всем, что услышала от попутчицы. С деталями, со случаями из ее жизни. Трагическими, грустными, смешными, нелепыми. Все это уже жило во мне. Я как бы проигрывала сцену за сценой.

Наверное, Зина меня поняла, ей передалось мое волнение.

— Это будет интересный сценарий, — сказала она. — Давай вместе напишем.

— Сценарий… Я же не писатель, я читатель.