Матвей Гейзер - Маршак

Сравним с переводом «Песни Офелии», выполненным Пастернаком:

С рассвета в Валентинов деньЯ проберусь к дверямИ у окна согласье дамБыть Валентиной вам.Он встал, оделся, отпер дверь,И из его хоромВернулась девушка в свой домНе девушкой потом.

Итак, шекспировские баталии между Маршаком и Пастернаком из области сонетов перешли в сферу трагедий. Маршак перевел стихотворные реплики Шута и другие фрагменты из трагедии Шекспира «Король Лир». «Для того чтобы перевести его (Шута. — М. Г.) стихотворные реплики, нужно сначала раскрыть, расшифровать подчас загадочный смысл подлинника, а потом вновь замаскировать его, облечь в уклончивую, игривую форму прибаутки.

Пословицы и поговорки трудно поддаются переводу. Они своеобразны и сопротивляются пересадке на чужую почву. Буквальный перевод — слово за слово — может их убить».

Маршак перевел двенадцать песенок, реплик Шута. Вот одна из них:

Когда откажется священникКривить душою из-за денег

И перестанет пивоварВодою разбавлять товар,

Когда наскучит кавалерамУчиться у портных манерам,

Когда еретиков монахСжигать не станет на кострах.

Когда судья грешить не будетИ без причины не осудит,

Когда умолкнет клевета.Замок повесив на уста,

Когда блудница храм построит,А ростовщик сундук откроет, —

Тогда-то будет АльбионДо основанья потрясен,

Тогда ходить мы будем с вамиВверх головами, вниз ногами!

Этот «небуквальный» перевод, по словам Маршака, появился в поисках «того варианта, который был бы наиболее выразителен и более всего соответствовал бы требованиям театра, я переводил каждую из песенок Шута по три, по четыре раза…».

Пастернак, переводя трагедии Шекспира конечно же тоже думал о постановке в театре, и это наложило отпечаток на его переводы. И та же песня Шута в переводе Пастернака не просто непохожа, но совсем иная — не только потому, что у Маршака «Священник, кривящий душой из-за денег…», а у Пастернака «Поп, которого заставили пахать»; у Маршака «будет Альбион до основанья потрясен», у Пастернака (что ближе к шекспировскому тексту) — «Альбион лишь пошатнется». Вероятно, подход к переводу трагедий Шекспира у обоих поэтов был такой же разный, как при переводе «Сонетов».

Когда попов пахать заставят,Трактирщик пива не разбавит,Портной концов не утаит,Сожгут не ведьм, а волокит,В судах наступит правосудье,Долгов не будут делать люди,Забудет клеветник обманИ не полезет вор в карман,Закладчик бросит деньги в яму,Развратник станет строить храмы, —Тогда придет конец времен,И пошатнется Альбион,И сделается общей модойХодить ногами в эти годы.

Лишь однажды Маршак использовал имя Шекспира, его образ в целях конъюнктурно-политических.

Давно известно, как влияют дары власть предержащих на честолюбие людей искусства. Немногим удается этому не поддаться. Пример тому — большое стихотворение Маршака «Гость», опубликованное в журнале «Крокодил» в 1938 году. Самуил Яковлевич решил сделать из любимого поэта героя, борца не только против Гитлера, но и против своих соотечественников, вступивших в сговор с Гитлером. Вот фрагменты этого стихотворения:

В палату общин, в сумрачный Вестминстер,Под новый год заходит человекС высоким лбом, с волнистой шевелюрой,С клочком волос на бритом подбородке,В широком кружевном воротнике.Свободное он занимает место.Его соседи смотрят удивленноНа строгого таинственного гостяИ говорят вполголоса друг другу:— Кто он такой? Его я видел где-то,Но где, когда, — ей-богу, не припомню!Мне кажется, немного он похожНа старого писателя Шекспира,Которого в студенческие годыМы нехотя зубрили наизусть!

Но вот встает знакомый незнакомецИ глухо говорит: — Почтенный спикер,Из Стратфорда явился я сюда,Из старого собора, где под камнемЯ пролежал три сотни с чем-то лет,Сквозь трещины плиты моей могильной,Сквозь землю доходили до меняНедобрые загадочные вести…Пришло в упадок наше королевство.Я слышал, что почтенный ЧемберленИ Галифакс, не менее почтенный,Покинув жен и замки родовые,Скитаются по городам Европы,То в Мюнхен держат путь, то в Годесберг,Чтобы задобрить щедрыми дарами —Как, бишь, его? — Мне трудно это имяПрипомнить сразу: Дудлер, Тутлер, Титлер…Смиренно ниц склонившись перед ним —Властителем страны, откуда к небуНесутся вопли вдов и плач сирот, —Британские вельможи вопрошают:«На всю ли Польшу вы идете, сударь,Иль на какую-либо из окраин?»

Я человек отсталый. Сотни летЯ пролежал под насыпью могильнойИ многого не понимаю ныне.С кем Англия в союзе? Кто ей друг?Она в союз вступить готова с чертомИ прежнего союзника предать,Забыв слова, которые лорд ПемброкВ моей старинной драме говоритДругому лорду — графу Салисбюри:«Еще раз в бой! Одушевляй французов,Коль их побьют, и нам несдобровать!..»

Он речь свою прервал на полусловеИ вдруг исчез неведомо куда,Едва на старом медном циферблатеМинутная и часовая стрелкиСоединились на числе двенадцать, —И наступил тридцать девятый год.

Разумеется, стихи эти порождены обыкновенным социальным заказом. Еще раз напомним: какое время за окном — такие и люди. Примерно в тот же период, когда было написано стихотворение «Гость», Маршак сочиняет политическую эпиграмму:

Как странно изменяются понятия!С каким акцентом лондонским звучитЛатинское названье «плебисцит»И греческое слово «демократия»!

Еще раз вернусь к личным воспоминаниям о встрече с Маршаком весной 1963 года. Зная, что я работал в ту пору учителем в Белгороде-Днестровском, Самуил Яковлевич поинтересовался, что читают дети в «пушкинском» Аккермане. Спросил, читаю ли я Шекспира. И вместо конкретного ответа на вопрос (куда девалась моя растерянность?!) я «залпом» продекламировал два сонета (1-й и 66-й), но 66-й прочел в переводе Пастернака.