Элизабет Хереш - Александра

Ожидает его и Александра, крайне встревоженная, как и за год до этого, в 1915-м. Ей приходится считаться с яростными дискуссиями и нападками на правительство, — и на тех, кто стоит за назначениями, — стало быть, на Распутина и на нее саму. По сравнению с прошедшим годом в общественности и парламенте заметно усилились настроения против нее: со стороны врачей и даже раненых солдат уже нет того уважения, как в первые годы, порой ей даже выказывают откровенную враждебность. За спиной ее прозывают «немкой» — как некогда в революционной Франции звали «австриячкой» Марию Антуанетту. Даже «Сандро», лояльнейший родственник и друг царя, попытался однажды обосновать этот, в общем-то, несправедливый намек на «предательски прогерманскую позицию» Александры: по его мнению, то, что приписывали Александре, очевидно: «Если царица действительно большая русская патриотка, за какую себя выдает, почему тогда она терпит присутствие этой пьяной скотины [Распутина], которую все видят в столице в обществе немецких шпионов и им симпатизирующих».

Ожидается, что на заседании Думы будут выдвинуты настоятельные требования о большей ответственности правительства. Много дней Александра осаждает Николая письмами, убеждая, чтобы он не уступал председателю Совета министров Трепову, занявшему соглашательскую позицию, а полагался на твердую руку министра внутренних дел Протопопова, следовательно, силой подавил, по ее мнению, незаконные домогательства.

«Будь тверд и доверяй не Трепову, а Протопопову, — пишет она 5 декабря 1916 г. — Протопопову ты можешь верить. Будь тверд и не уступай, — держись не за них, Трепова и Родзянко, а за нас, за Протопопова, который на нашей стороне и у которого за спиной святой божий человек — ради Тебя, Бэби и России…»

9 декабря: «Вели прикрыть Думу… Не слушай своих советников… Трепов хочет уволить Протопопова… Нельзя яснее прочесть по лицам обоих, что Протопопов чище, порядочнее и честнее… Ударь кулаком по столу!.. Будь государем!»

13 декабря: «Трепов кокетничает с Родзянко… Верь больше нашему другу [Распутину], чем Трепову, так как он живет ради Тебя и России. Мы должны передать Бэби сильное государство, и ради него не можем быть слабыми… Не забывай, почему меня так не любят — потому что у меня сильная воля, и это доказывает, как важно быть твердым и сделать так, чтобы тебя боялись…»

Именно Распутину Александра встревоженно сообщила, что Трепов планирует сместить министра внутренних дел. Это означало бы для Распутина большую потерю влияния и власти; кроме того, Трепов, как известно, намеревается путем уступки основному требованию Думы сдать позиции в вопросе расширения ее полномочий. Все это способствовало бы плодотворной работе правительства, но для Распутина это было бы утратой власти. Этого он не допустит.

Трепову ясно, где лежит корень зла; чтобы одновременно снять остроту предстоящих беспорядков, он прибегает к средству, которое напрашивается само собой: он посылает к Распутину человека с предложением 200 000 рублей и ежемесячной пожизненной пенсии, если тот перестанет вмешиваться в политику.

Распутин разыгрывает возмущение — и отказывается. Его власть не продается. С торжествующим видом спешит он к Александре и обиженно сообщает ей о «бесстыдных и наглых требованиях», что дает ей еще один аргумент против ненавистного председателя Совета министров.

В конце концов, к царю обращаются три великих князя, его дяди, к мнению которых Николай больше всего прислушивался: он не только мог бы, но и должен использовать предстоящее заседание как последний шанс заложить основы плодотворного сотрудничества, предоставив парламенту по конституции те широкие права, которые уже гарантированы на бумаге. Ведь, хотя статья 4 октябрьского манифеста 1905 года гласит, что царь является самодержцем с неограниченной властью, однако в статье 7 содержится ограничительное определение: «Император осуществляет законодательную власть согласованно с Государственным советом и Государственной Думой».

Наконец приходит телеграмма от кузена Николая, английского короля Георга: тот просит его согласиться на предоставление парламенту конституции с полномочиями.

«Глупец, кто требует ответственного кабинета, как Георг», — реагирует на это Александра в письме от 14 декабря Николаю. Царь и без того не может пойти на это — хотя и не по тем же причинам, что Александра: он готов к этому, «но только после окончания войны, поскольку изменения основного закона вызвали бы волнения и в глазах наших врагов выглядели бы как внутренняя слабость». «Я не могу одновременно делать две вещи — и сейчас война», — возражает он советникам, которые настаивают на немедленных уступках. Это предрешает грядущие события.

Дума собирается. На повестке дня стоит правительственный кризис. На сей раз тревога о несостоятельности правительства объединяет даже левых и правых.

Депутат-консерватор Пуришкевич — лояльный монархист — произносит зажигательную патриотическую речь. Он говорит о «темных силах», которые правят страной и толкают ее в пропасть. «Зло надо искать не только в Протопопове, — продолжает он, — я беру на себя смелость утверждать, что зло начинается там, где людьми играют, как марионетками, и на высокие посты выдвигаются те, которым они не по плечу. Это все идет от Распутина. Под угрозой существование государства. Если Вы верные подданные, откройте царю глаза!»

Не менее ясно выражается Милюков из лагеря конституционных демократов — поборник конституционной монархии. Чтобы избежать прямых нападок на царя, точнее — на царицу, на которую возлагают ответственность за министерскую чехарду, он цитирует зарубежные газеты. Из венской «Neuen Freien Presse» он зачитывает, кто принадлежит к «камарилье», которая руководит царицей. Однако форуму уже известны имена: «Распутин, Вырубова, генерал Воейков [директор придворной канцелярии и отец Вырубовой], Танеев, Штюрмер, князь Андроников…» Затем оратор бросает аудитории вопрос: «Это глупость или измена?» Речь запрещают печатать, однако она расходится в бесчисленных листовках. Указом правительства заседание переносится, парламент снова переезжает в Москву.

Александра вне себя. 14 декабря она пишет царю: «Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом! Раздави их всех под собой! Я могла бы повесить Трепова, что он допустил такое… а сейчас это общее, крайне революционное сборище депутатов в Москве…

Я бы с чистой совестью отправила Милюкова, Гучкова и Поливанова в Сибирь! Это государственная измена — и в разгар войны (…) Будь как лев в борьбе против пары бестий-республиканцев!