Эл Дженнингс - Сквозь тьму с О. Генри

— Что вас так привлекает в этой дыре, Билл?

— Полковник, я совсем на мели, а тамошний бармен знает меня. Я пользуюсь там неограниченным кредитом.

У самого, оказывается, ни гроша и при этом швыряется двадцатками! Портер не ценил деньги как таковые. Похоже, у него на этот счёт имелись собственные, непостижимые уму соображения.

Он частенько оказывался на мели благодаря своему неразумному отношению к деньгам, но зато богатый жизненный опыт, который он в результате приобретал, значил для него куда больше, чем любые материальные ценности, давая Портеру возможность наиболее полным образом выразить своё «я».

Однако он был не из тех, кому безразличен их пустой кошелёк. Он любил тратить деньги, любил чувствовать себя в любой компании хозяином. Например, он часто выдавал мне такую фразу:

— Я буду иметь удовольствие заказать это блюдо за ваш счёт.

Когда обед подходил к концу и надо было расплачиваться, я, взглянув на цифры, начинал кипятиться и теребить салфетки, а он увещевал:

— Перестаньте вы так пыжиться! Оплатили и забыли. Зачем так вульгарно выставлять напоказ собственное благополучие!

Он любил тратить, но ещё больше он любил просто отдавать. В той книжке, которую он подарил Сью, была спрятана купюра в десять долларов. Девушка пришла к нам через несколько дней после пира в «Каледонии». Я как раз сидел и ждал Портера.

— Я принесла вам вот это. Ваш друг, мистер Билл, отдал мне книгу, да, видно, позабыл в неё заглянуть.

В этот момент вошёл Портер.

— Доброе утро, мисс Сью.

В отличие от него я забыл имя девушки и звал её то Софи, то Сара, то просто «голубушка». Портер снял с себя плащ.

— Заходите, пожалуйста.

— Я всего лишь хотела отдать вам вот это.

Портер бросил такой взгляд на купюру в её руке, будто подозревал, что его разыгрывают.

— Что это такое?

— Это лежало в той книге, что вы мне подарили.

— Сью, это не моё. Вы, наверно, сами его туда положили и позабыли.

Девушка улыбнулась, но в её умных чёрных глазах появилось выражение благодарности и понимания.

— Позабыла, мистер Билл? Если бы у вас было столько таких бумажек, как у меня, уж вы ни за что бы не позабыли, куда её задевали!

— Это ваше, Сью, потому что не моё — знаю точно. Но может так статься, Сью, что в один прекрасный день мне придётся нелегко — тогда я заявлюсь к вам и вы меня накормите, договорились? А если вам не повезёт — позвоните вот в этот звонок.

— Таких джентльменов, как вы, на свете мало. — Лицо девушки вспыхнуло от радости. — Мы с Мэйм думаем, что вы — принцы.

Уже отойдя в глубину коридора, она обернулась.

— Я знаю, что это ваше, Билл. Спасибо.

Глава XXXI

Официальное приглашение на свадьбу Уильяма Сидни Портера и мисс Салли Коулман из Эшвилла, штат Северная Каролина, сопровождалось наспех нацарапанной запиской.

Билл Портер, подозрительная личность, полуночный исследователь, представитель самой беспечной богемы, собирался последовать примеру Бенедикта, изменившего обету безбрачия,[52] и обвить себя цепями Гименея. Когда я читал записку, у меня возникло чувство, будто я приглашён на похороны.

Последний раз я видел Билла два года назад. Ну что за сын непредсказуемости и каприза! Кто бы мог подумать, что его жизнь примет такой оборот?

«Пакуйте чемоданы, полковник, и приезжайте на спектакль. Без вас он будет не таким зрелищным».

Я уже несколько месяцев планировал следующую поездку в Нью-Йорк. Надо было протолкнуть в печать свою книгу. Портер всё время подбадривал меня. Таково было счастливое свойство его натуры — если он видел хотя бы искру таланта в другом человеке, он старался раздуть её при помощи поддержки и одобрения.

Он подал мне тысячу разных предложений. Рассказы, которые я писал, он самолично носил к издателям и старался выгодно продать.

Ещё одна поездка в Нью-Йорк, ещё одно радостное паломничество в Таинственный Лабиринт с Багдадским Чародеем в качестве проводника — да что говорить, если у меня была искра какого-то дарования, она точно разгорелась бы в пламя.

Короткая записка, которую я держал в руке, была словно тяжёлое мокрое одеяло, наброшенное на огонь надежды. Мы с женой пошли в самый дорогой магазин в Оклахоме и купили набор красивых стаканов для воды. В посылку я положил записку: «Примите наши поздравления и наилучшие пожелания». На этом, думал я, конец — Биллу станет не до меня.

Я ошибся.

Где-то в середине декабря Портер переслал мне отвергнутую рукопись.

«Не сдавайтесь, полковник. Я уверен: ваш талант — короткие рассказы. Приезжайте в Нью-Йорк. Не возлагайте особенных надежд на ваш роман. Просто рассматривайте поездку в качестве приятного развлечения, а заодно прихватите и вашу рукопись. Очень небольшое число рукописей вырастает в книгу, и очень небольшое число книг приносит какой-то доход. Сообщите мне за день — за два, когда собираетесь прибыть. Луиза сейчас в Гранд Рапидс. Может, он завернёт сюда на денёк-другой».

Не прошло и недели, как я появился в Нью-Йорке. По прибытии я тут же позвонил своему старому другу. Может, это лишь моё воображение, но мне показалось, что со мной говорил уже не прежний Билл Портер. Он был занят — писал рассказ.

— Я позвоню вам и позволю угостить нас выпивкой, когда рукопись будет окончена.

Портер всегда очень серьёзно относился к работе. Никакие удовольствия не могли вытащить его из-за письменного стола, наверно, потому, что самое большое его удовольствие заключалось в творчестве.

Прошла неделя, а от него не было ни слуху ни духу.

«Наверно, он не хочет, чтобы я познакомился с его женой, этой гордой южанкой, — подумал я. — Билл отрёкся от своего тюремного прошлого. Я же горжусь им. Наверно, этот брак помог ему забыть. Возможно, он не хочет, чтобы вокруг него постоянно вертелось какое-то рыжее напоминание».

И, как обычно, мне пришлось устыдиться своего поспешного суждения.

Однажды вечером у меня появился Ричард Даффи.

— Билл хотел бы с вами встретиться. Мы все вместе сегодня отобедаем.

Билл по-прежнему снимал комнату в «Каледонии», используя её в качестве рабочего кабинета. Он сидел за столом и строчил последние слова. Вид у него был усталый, как будто он долго и напряжённо работал.

— Я тружусь, как проклятый, Эл. Устал до чёртиков. Пойдёмте выпьем. Надо же мне загладить свою вину.

— Не вижу, чтó тут надо заглаживать.

Однако я был раздражён и не скрывал этого. На пути к Мукену мы едва перебросились двумя словами. Я чувствовал, что между нами пролегло отчуждение. Но после обеда холодность растаяла и вернулось прежнее солнечное дружеское расположение.