Александр Васильев - Судьбы моды

«Постановка Немировича-Данченко — это было что-то волшебное. Меня не удивляет, что «Синяя птица» и сейчас идет в Художественном, она и должна идти. Мне уже сто лет, а я до сих пор помню декорации Егорова и эту сцену в Камергерском переулке. Я видела эту постановку с Алисой Коонен (Митиль) и Никитой Балиевым (Хлеб). Это была совершенная сказка.

«Месяц в деревне» тоже произвел большое впечатление. В нем играли К. С. Станиславский, О. Л. Книппер, Л. М. Коренева.

И, конечно, я помню чеховские спектакли: ««Три сестры» (мой муж играл там маленькую роль дворника), «Вишневый сад», где мой муж играл прохожего пьяницу, выпросившего золотой у Раневской (Ольги Книппер), и «Дядю Ваню». А вот «Чайку» я никогда не видела.

В спектакле «Царь Феодор» мой муж пел. Конечно, пение было не его делом, но у него был чудный голос, изумительный голос».

Сама С. С. Бондырева в театре играла лишь один раз — в 1911 году («но с позором большим»). Было это в Новгород-Северском, летом, во время каникул.

Вот что вспоминает по поводу этой поездки другая участница, Серафима Бирман: «Весной 1911 года мы кончили драматическую школу, а летом того же года вместе с Вахтанговым предприняли гастрольную поездку в Новгород-Северский. Из Москвы нас выехало семь человек: Евгений Вахтангов, Владимир Королев, Алексей Бондырев, Гусев, Лидия Дейкун, Вальда Глеб-Кошанская и я».

Импресарио этой поездки был Анатолий Анатольевич Ассинг, играли двенадцать спектаклей-отрывков. Как далее пишет С. Бирман, «зрители простили нам невольные прегрешения». А С. С. Бондырева вспоминает: «Мой муж со студийцами решил представить второй акт «Живого трупа» Толстого. Нашли даже помещение, а вот людей недоставало. В «Живом трупе» ведь надо очень много людей. Столько исполнителей в Новгороде-Северском не нашлось. Тогда мой муж обратился ко мне и говорит: «Ты не можешь утром выйти на сцену в роли маленькой?» А я ведь ничего не умела. И вот он начал со мной репетировать в саду: сначала чтобы я говорила громко, потом чтобы ходила не так, как барышня, а как прислуга. Наконец наступил день спектакля, мне ничего особенного не говорят. Приходим мы в театр, я стою в кулисах, вижу сцену. А мне по роли надо чай Германовой подавать. А уж Германова сидит и ждет на сцене. И вот, когда мне уж надо выйти на сцену с этим моим чаем, я берусь за дверь, хочу выйти, а дверь не открывается. Представляете себе? Там уж Вахтангов цыганом по сцене с гитарой ходит. Я ее и так, я ее и сяк, а дверь — никак. Там уже такое замешательство! Виктор Михайлович посылает с записочкой, что уж он, мол, приехал, а я все с чаем не выхожу. Наконец, я рассердилась и думаю, да что же это такое? Я как прилягу на эту дверь, как я её высажу, да как она вылетит… А Германова на сцене говорит: «Что же это случилось?» — «А это горничная дверь высадила». А муж мой сидит наверху, в уборной, он этого самого Виктора Михайловича и играл, услышал шум и удивился: «Кто же этот идиот, который дверь высадил?» А я ему в ответ: «Да это, Алексей Павлович, ваша собственная жена». С тех пор я на сцене никогда не играла, а дверь эта просто-напросто в другую сторону открывалась».

К. С. Станиславский давно лелеял мечту об организации Студии Художественного театра. Идея заключалась в создании «питомника» новых актерских сил, будущего Художественного театра. Ему казалось, что на «студийцах» он наиболее полно осуществит метод своей «системы» при воспитании молодых актеров.

Единомышленником К. С. Станиславского в этом деле был Л. А. Сулержицкий («Сулер», как его называли). Николай Эфрос в своей книге «Московский Художественный театр», вышедшей в 1924 году (там есть и фотография Алексея Бондырева), пишет об этом: «Возникала Первая студия главным образом как школа, как школа «системы». Но всякая театральная студия непременно стремится стать театром. Это заложено в ее природе. Это — психологическая неизбежность. В данной студии были все необходимые для осуществления такой тяги элементы. В ней была горячая увлеченность, энергия, способность к систематической работе, круг сценических принципов — и даровитость, без которой все другое мертво есть. Мысль о цельном студийном спектакле, как первой пробе на этом манящем пути превращения в театр принадлежала молодому актеру Болеславскому… Под его руководством и под призором старших стали готовить «Гибель «Надежды» Гейерманса».

Двадцать восьмого января 1913 года этот первый студийный спектакль был показан «своей» публике. Первый публичный показ пьесы состоялся 17 февраля в помещении кинематографа «Люкс» на Тверской. Николай Эфрос пишет о большом успехе этой постановки, показанной 429 раз, и о «молодых актерах, юношах и девушках, играющих так, что им могли позавидовать иные заправские и даже именитые актеры с большим стажем».

Одним из них был Алексей Бондырев, игравший в пьесе «Гибель «Надежды»» Симона — плотника на верфи. Актерский состав спектакля был исключительным. В нем играли Л. И. Дейкун, Г. П. Хмара, А. Д. Дикий, В. В. Соловьева, М. А. Чехов, С. Г. Бирман, С. В. Гиацинтова, Б. М. Сушкевич. Другими постановками Первой студии Художественного театра, где играл Алексей Бондырев, были пьеса Гауптмана «Праздник мира» (в постановке Е. Б. Вахтангова) и легендарный диккенсовский «Сверчок на печи», поставленный Б. М. Сушкевичем.

Кроме студии, Алексей Бондырев по-прежнему играл и в спектаклях Художественного театра. Известный критик Павел Марков в своей статье ««Смерть Пазухина» в Художественном театре» 9 января 1915 года писал: «Все… роли были исполнены отлично. Очень стильная фигура Велегласного у А. П. Бондырева».

В том же 1915 году в студии была поставлена пьеса Волькенштейна «Калики перехожие». В связи с этим Павел Марков писал: «Среди калик фигуры очень яркие. Превосходен А. П. Бондырев (Ярун)».

Но самый большой успех выпал на долю пьесы Бергера «Потоп» в постановке Вахтангова. С. Г. Бирман вспоминает: «Вахтангов по праву стал композитором «Потопа» и дирижером оркестра исполнителей в составе М. А. Чехова, Б. М. Сумкевича, А. А. Гейрота, Г. М. Хмары, B. C. Смышляева, А. П. Бондырева, Д. А. Зеланда, О. В. Баклановой, О. И. Пыжовой. О таком составе исполнителей можно только было мечтать — было в игре актеров нечто более властительное, чем простая сыгранность. В результате творчески проведенных репетиций спектакль звучал удивительно воодушевленно, чтобы не сказать — вдохновенно». В этом спектакле Алексей Бондырев играл роль Нурдлинга — шведского эмигранта, случайно попавшего в бар Стрэттона.

Как вспоминает С. С. Бондырева, участникам спектакля «Потоп» от студии подарили памятные эмалевое медальоны с изображением корабля.