Михаил Ульянов - Реальность и мечта

Над ролью я работал с удовольствием. Да и лепить такой экстравагантный характер было нетрудно. Я, конечно, не играл буквально биографические черты Кустова, но кое-какие его особенности я все-таки закрепил в роли. Помимо несомненной влюбленности в людей Алексей Иванович обладал еще и артистической натурой. Иногда он играл в местном самодеятельном театре. Так что у нас нашлась общая почва для дружбы. Он, бывало, приходил к нам на съемки со странноватым возгласом: «Привет труженикам села и сцены!» — и рассказывал, что жена его не отпускала, мол, картошку копать надо. Но Кустов лишь отмахивался: «Пойду помогу… А то этот Ульянов не знает же ни хрена!»

Уже много позже после выхода фильма на экраны мы переписывались с Кустовым. В конце его посланий всегда стояла забавная подпись: «Ветеран труда и художественной самодеятельности». И мне кажется, что это не было шуткой. Так он себя понимал и не видел своей жизни без творчества. А потом письма прекратились — Алексей Иванович умер. Но общение с ним не забылось. Добрый, светлый и примиряющий со сложностями жизни след оставил в моей душе этот человек, его негромкий, но чистый и искренний голос. Пожалуй, если говорить правду, именно такие человечные, нужные нам голоса подчас не слышны. Зато нам часто навязывают что-то другое, громкое и наглое, от которого не отгородиться и не избавиться. А Кустов… Мне приятно думать, что картина «Последний побег» стала доброй памятью об одном скромном человеке, прожившем незаметную, но хорошую жизнь.

Судьи ли зрители?

Теперь я хочу вернуться к теме, которую ранее заявил в связи с рассказом о фильме «Без свидетелей». К вопросу, идет ли «актерство актера» от персонажа или от исполнителя.

Ох как часто обвиняли меня в том, что на сцене или экране я изображаю совсем не то, чего жаждет публика! Ох, как часто из- за этого уличали меня в бессовестности характера, ведь в некоторых ролях моя натура якобы проявлялась во всей своей красе! Сколько подобных реплик я слышал, сколько подобных писем получал! И бывало мне обидно и горько…

Да, профессия актера — жестокая профессия. Избравший ее своей дорогой вынужден жить, так сказать, на виду у всех и порой мириться с некомпетентными и неправедными суждениями.

Понятно, что такой суд да ряд исходит от зрителя с детским уровнем восприятия искусства, для которого артист, играющий определенного персонажа, и есть тот самый персонаж. Но что я говорю? Иной ребенок гораздо умнее и рассудительней. А ошибки восприятия ему простительны хотя бы потому, что все дети. из-за недостаточного житейского опыта полностью отдаются обману игры. Взрослое же «дитя» из-за знания, что все — игра, уже не может наслаждаться искусством как таковым, то есть умением актеров творчески воссоздавать реальную жизнь, в том числе жизнь персонажей «плохих» или «хороших». Только подготовленный зритель может восхититься умением актера имярек одинаково убедительно предстать в любом обличье, зритель же «дитя» серчает. Он оскорблен, если вдруг актер, которого он привык видеть в положительных ролях, возьмет да и сыграет негодяя. Это, по его разумению, — предательство.

Но хорошо уж то, что мастерство актера, как бы оно ни было воспринято, порой провоцирует зрителя на несвойственные ему мысли и эмоции. Все-таки одна из задач искусства в том, чтобы расширять в обществе эстетические, интеллектуальные, культурные горизонты, формировать художественные вкусы. Пусть зритель задумывается, пусть даже злится иногда. Авось на пользу!

Вообще жажда соразмышления, пожалуй, главная особенность нашего зрителя, какое бы место среди людей он ни занимал. И пока жива эта жажда в соотечественниках, думаю, не все для нас пропало. А искусство театра особенно хорошо отвечает этой потребности зрителя — он как бы участвует в разговоре, который ведется на сцене, ведь спектакль — это встреча исполнителя и зрителя, иногда их диалог, иногда и спор. И реакция зрительного зала — смех, внезапно наступившая глубокая тишина, а то и кашель, сразу охвативший нескольких человек, или неясный, непрекращающийся шорох — это первая, самая непосредственная и, возможно, самая точная оценка спектакля. С фильмами дело обстоит несколько иначе. Несомненно, картину посмотрит в сотни раз больше людей, чем спектакль. Но глубина проникновения в творчество для них несоизмеримо меньше, ведь кинематограф — это уже готовое решение проблемы режиссером, актерами, оператором. С ним остается лишь согласиться или не согласиться. И здесь поле для самостоятельной внутренней работы куда беднее. Тем не менее и театр, и кино нередко вызывают у зрителей потребность выразить свое мнение более определенно и, так сказать, индивидуально.

Письма, записки, вопросы на встречах со зрителями нередко могут многое дать актеру, наталкивают его на интересные размышления, подчас заставляют на известные вещи взглянуть по-новому. И тогда возникает потребность ответить развернуто и обстоятельно, отстаивая свою точку зрения.

Уже много лет я сохраняю почту, пришедшую в мой адрес от зрителей. Мне хочется процитировать здесь несколько писем и привести свои ответы на них, потому что такой обмен мнениями я всегда считал плодотворным для обеих сторон.

Итак…

«Давно с интересом слежу за Вашим творчеством. Простите, что задаю Вам этот вопрос, но мне кажется, что именно такой серьезный актер, как Вы, мог бы на него ответить. Что, на Ваш взгляд, главное в произведениях искусства? Какие проблемы Вам всего ближе? И в конечном итоге — в чем цель искусства?

г. Ростов. В. Киселев».

Искусство — это катарсис, очищение, как сказал Аристотель. Именно в искусстве человек ищет ответ на мучающие его вопросы современности. Каждое настоящее произведение обязательно несет нравственную нагрузку, пытается помочь людям ориентироваться в бурном море проблем своего века. Я думаю, что настоящим успехом всегда пользуются такие книги, фильмы, спектакли, которые, рассказывая о трудности и сложности жизни, защищают веру в добро и справедливость, веру в гуманность. Особое значение приобретают произведения, которые адресованы не избранным единицам, но всем людям. И чтобы говорить со всеми обо всех, нужно говорить о том, что близко каждому, — об общей для нас реальности. Ведь мы все похожи друг на друга в том, что видим, в том, о чем думаем, что переживаем.

«Что, на Ваш взгляд, самое главное в произведениях искусства? Какие проблемы Вам всего ближе?» — не раз спрашивали меня. На этот вопрос трудно ответить односложно. Мне ближе всего те проблемы, которые кажутся близкими и зрителю. И мне всегда хотелось играть в тех спектаклях и тех фильмах, которые вызывали бы споры, но ни в коем случае не оставляли бы зрителя равнодушным.