Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус

— А почему мне ничего не сказал?

Он вскинул брови:

— Сказал бы, не сразу, со временем, когда узнал бы, чем все закончилось. Но ты мне только что рассказала.

— Чем все закончилось? — переспросила она. — Погоди-ка: ты что, имеешь к этому какое-то отношение?

— Ну, скажем, я обронил пару намеков, тут и там, — не смущаясь, ответил он.

— Генри!

— Ты сама говорила, что он был bete noir Перл.

— И ты решил поиграть в святого Георгия?

— Перл обратилась ко мне за помощью, — сказал он, разводя руками. — Петрус впадал во все большую и большую жестокость. При долгом употреблении кокаина зачастую развивается психоз. Она боялась, что он ее убьет. А у меня по-прежнему есть друзья в определенных местах. Я просто сделал так, чтобы он, э-э-э… исчез с общей картины.

— Ты хитрый змей, — изрекла она, сама не зная, восхищаться ей или возмущаться.

— Вот еще! Я бесхитростен, как голубь. — Он вынул золотые запонки из манжет шелковой рубашки и закатал рукава, обнажая сильные загорелые предплечья. — А теперь повернись, чтобы я смог продолжить массировать твою аппетитную спинку.

— Господи, — пробормотала она, отворачиваясь, — я вышла замуж за людоеда.

— Какое доброе замечание с твоей стороны. А что происходит на авеню Монтень?

Она позволила ему сменить тему.

— Ты не представляешь, что там творится. Не думаю, что шести миллионов месье Бюссака хватит надолго. Что-что, а деньги Тиан тратить умеет.

— Ты же не думаешь, что это была ужасная ошибка?

— Время покажет. Ой! — вдруг вскрикнула она. — Он узнал твое прикосновение! — Она схватила руку Генри и приложила к своему животу, чтобы он тоже почувствовал, как сильно пинается малыш. Ей так нравилось выражение, которое в эти моменты появлялось на лице мужа. — Чувствуешь?

— Да, — проговорил Генри. — Маленький детеныш людоеда.

— Думаешь, у него будут такие же клыки и когти, как у его отца?

— Я надеюсь.

Она поморщилась:

— Ой-ой-ой! По-моему, я их чувствую! Мне кажется, ему там становится тесновато.

— Значит, все: с этого момента ты никуда не выходишь.

— Не могу же я все время сидеть в четырех стенах! — со смехом возразила Купер. — Ждать еще несколько недель.

— Тогда я запру тебя, а ключ буду носить в жилетном кармане, — сурово пригрозил он.

— Мой красавец Синяя Борода! — улыбнулась Купер, нежась в его объятиях. — Ты не сможешь поступить так жестоко.

— Я бы не стал на это рассчитывать. Что, если роды начнутся у тебя прямо на улице?

— Если это будет красивая улица с нарядными магазинами одежды, я не возражаю.

— Ты невозможна! — заявил он, нежно ее целуя.

— Но я обещала Тиану, что завтра приду. Он хочет, чтобы я помогла ему выбрать манекенщиц для будущего показа.

— Все это прекрасно, но что, если ты поскользнешься на мостовой? Или простудишься?

— Хватит меня бранить.

— Как будто я тебя когда-нибудь браню, — вздохнул Генри. Он сгреб ее в объятия и с обожанием заглянул в лицо. — Я знаю, что ты ведешь летопись наших времен, но времена сейчас скользкие. И я не позволю, чтобы ты бродила по улицам по колено в снегу, как сиротка Энни. Пообещай, что с этого дня, если тебе куда-то понадобится, ты будешь ездить на машине.

— Хорошо, — ответила она, целуя его в губы. — Договорились.

Похоже, на объявление Диора о поиске манекенщиц откликнулось много желающих. На тротуаре возле дома номер тридцать по авеню Монтень уже выстроилась очередь из нескольких десятков женщин. Купер проскочила мимо них и направилась искать Диора.

Ее усадили в самое большое кресло и сунули в руки блокнот и карандаш — записывать свои наблюдения. Подиум расчистили, чтобы по нему смогли ходить кандидатки.

На подиум вызвали первую претендентку: «Numero un! Entrez, s’il vous plait!»[71]

Женщина вошла в салон, беззаботно помахивая зонтиком. На лице у нее был тяжелый макияж — слишком тяжелый для дневного времени. Сделав свой круг, она остановилась и дерзко уставилась на публику. Кто-то из свиты Диора недовольно прищелкнул языком: для манекенщицы смотреть в глаза зрителям — непростительная ошибка. Признаком профессионализма считается умение изображать надменную незаинтересованность. Купер написала в блокноте два слова: «Не подходит».

— Достаточно, мадемуазель, — выкрикнул Диор. — Следующая!

Следующая оказалась невероятно пышногрудой. Чтобы дисквалифицировать ее, хватило бы и этого, не говоря уже о ярко-рыжих волосах и не в меру румяном лице. Вдобавок ко всему она так вызывающе крутила задом при ходьбе, что не узнать эту походку, хорошо известную по злачным местам Парижа, было невозможно. По залу прошелестел испуганный шепот.

Третья оказалась того же типа: красивая, уверенная в себе женщина не первой молодости, которая дерзким жестом отбрасывала за плечо волосы, а руку держала на бедре.

— Господи, — сказал кто-то, когда она ушла, — это же проститутки. Что они здесь забыли?

— Ну не могут же они все быть проститутками, — возразил Диор. — Давайте посмотрим следующую.

Но и следующая оказалась из той же компании. Диор воздел руки к небу и остановил просмотр.

— Мы должны найти этому объяснение.

Одна из продавщиц отправилась его добывать. Вернулась она с оторопевшим видом:

— Полиция закрыла все бордели Парижа. Дамы остались без работы, увидели объявление месье Диора, ну и…

Одну из надеющихся получить работу позвали, чтобы подтвердить услышанную информацию. Та с гордостью сообщила им, что работала в «Ле-Шабане» — самом роскошном и прославленном борделе Парижа, которому некогда покровительствовали сам Эдуард VII и Анри де Тулуз-Лотрек.

— Лицемерные ублюдки закрыли нас, потому что мы обслуживали немцев. Как будто они не стояли с ними в одной очереди.

— Нам нужно немедленно отменить это безобразие, — сказал кто-то.

— Нет, — возразил Диор. — Эти женщины — безработные. Все они откликнулись на мое объявление о приеме на работу. Мы должны по меньшей мере соблюсти вежливость. Мы их посмотрим.

— Всех?!

— Да, всех.

— Но, месье Диор…

— Продолжайте.

Отбор продолжился. Диор был сама любезность, хотя дамы из его свиты чувствовали себя глубоко оскорбленными. У него нашлось доброе слово для каждой кандидатки, но задача казалась безнадежной. Похоже, каждая проститутка Парижа прочитала в злополучный час опубликованное объявление, и под строгие своды дома на авеню Монтень всё шли и шли в поисках удачи труженицы парижских улиц.

Купер, прячась за диваном, сделала несколько фотографий, стараясь подчеркнуть разительный контраст между роскошью окружающей обстановки и грубой жаждой жизни, которая исходила от этих женщин. Некоторые из них и вправду были очень хорошенькими, но ни одна даже отдаленно не годилась для целей месье Диора, за исключением единственной затесавшейся среди них «респектабельной» претендентки: застенчивой юной секретарши по имени Мария-Тереза, которую попросили прийти еще раз в более подходящее время.

— Теперь никогда в жизни не стану набирать манекенщиц по объявлению, — устало сказал Диор после бесконечного утра, проведенного в компании парижских проституток. — Какой провал!

Но Купер была очарована абсурдным столкновением двух социальных слоев парижского общества: публичного и скрытого от глаз публики. Ее журналистский радар засек тему. Тут хватит материала на целую статью, причем очень смелую и неожиданную. Она поспешила, чтобы перехватить для интервью нескольких разочарованных кандидаток в манекенщицы, пока те снова не рассеялись по парижским улицам.

Предчувствуя неминуемый «домашний арест», Купер решила запастись хорошим чтением. Она много работала, и идея полистать интересную книгу, подложив под спину гору подушек, показалась ей очень привлекательной.

Но как раз тогда, когда она воплощала ее в жизнь в магазине «Шекспир и компания», у нее отошли воды. По ногам хлынуло что-то горячее, и она обнаружила, что стоит в мокрых чулках и хлюпающих ботинках с пряжками в огромной луже, а в руках у нее — книга «Любовник леди Чаттерлей» (в то время она была запрещена цензурой везде, кроме Франции).