Роберт Масси - Николай и Александра

«Я увидел императрицу, которая сидела в переднем ряду и с улыбкой беседовала с соседями, – писал учитель. – По окончании представления я вышел черным ходом и оказался в коридоре перед комнатой Алексея Николаевича, стоны которого отчетливо доносились до меня. Вдруг я заметил впереди себя императрицу, которая торопливо шла, придерживая обеими руками длинное платье… Я прижался к стене, и она прошла мимо, не заметив меня. Лицо у нее было грустное, расстроенное. Я отправился в залу. Все там были оживленные, веселые; ливрейные лакеи разносили подносы с прохладительными напитками… Спустя несколько минут вошла императрица; выражение лица ее снова изменилось, она улыбалась тем, кто суетился впереди нее. Но я заметил, что государь, занятый разговором, встал таким образом, чтобы можно было наблюдать за дверью, и когда мимо него прошла императрица, он поймал ее полный отчаяния взгляд, предназначенный ему одному… Я остался под глубоким впечатлением сцены, которая позволила мне осознать драматизм этой двойной жизни».

Несмотря на все предосторожности, завеса таинственности начала рваться. Петербург полнился слухами, один фантастичнее другого. Журналисты гадали, что же произошло с наследником. В пространной статье в лондонской «Дейли мэйл» сообщалось, будто в мальчика метнул бомбу анархист и ранил его. После того как доктор Федоров предупредил императора, что не прекращающееся кровоизлияние в область желудка может в любой момент привести к роковому исходу, граф Фредерикс получил указание опубликовать бюллетень о состоянии здоровья Алексея Николаевича. Но упоминания о характере болезни в нем не было.

Официальное сообщение о тяжелом заболевании наследника престола повергло народ в уныние. В огромных соборах и в скромных церквах молились подданные об исцелении болящего цесаревича. Перед чудотворной иконой в Казанском соборе день и ночь стояли верующие. В Спале храма не было, но в саду была натянута палатка с походным алтарем. «Все наши люди, казаки, солдаты и др. были такие трогательные: с первых же дней болезни Алексея они попросили священника Александра Васильева Крестовоздвиж. общины, законоучителя наших детей, отслужить молебен о его здравии на открытом воздухе. Они просили его служить каждый день, пока Алексею не стало лучше, – писал матери Николай Александрович. – Приходила масса поляков-крестьян, и все плакали в то время, что он говорил проповедь! Столько мы получили телеграмм, писем, образов с пожеланиями скорого выздоровления маленькому».

Не раз всем казалось, что наступает конец. Однажды во время завтрака государю передали записку, присланную Александрой Федоровной, сидевшей у постели больного сына. «Алексей так мучается, – писала императрица, – что должен с минуты на минуту умереть». Побледнев, но взяв себя в руки, Николай Александрович дал знак доктору Федорову, тот поспешно вышел из-за стола и направился к больному. Ребенок еще дышал, но испытывал ужасные страдания.

«Как-то вечером после обеда мы поднялись наверх в гостиную государыни, – писала А. Вырубова. – Неожиданно в дверях появилась принцесса Прусская, приехавшая помочь и утешить сестру. Бледная и взволнованная, она просила всех разойтись, так как состояние Алексея Николаевича было безнадежно». Священник отец Александр Васильев пришел со Святыми Дарами к наследнику. В Петербург был отправлен бюллетень, из которого явствовало, что в следующем будет сообщено о кончине наследника-цесаревича.

«Государыня повторяла, что ей не верится, что Господь их оставил» и приказала Вырубовой послать телеграмму Распутину в Покровское.

«Утром 22 октября царица в первый раз сошла в салон, – писал М. Палеолог. – Бледная, похудевшая Александра Федоровна, однако, улыбалась. На обращенные к ней тревожные вопросы она ответила спокойным тоном: „Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но лично я уже не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью телеграмму от отца Григория, которая меня совершенно успокоила“. Затем она прочитала телеграмму: „Бог воззрил на твои слезы. Не печалься. Твой сын будет жить. Пусть доктора его не мучат“. Сутки спустя кровотечение прекратилось. Ребенок вконец ослаб, но был жив».

Роль, которую сыграла телеграмма Распутина в выздоровлении цесаревича в Спале, остается самой большой загадкой в легенде о Распутине. Ни один из присутствовавших тогда докторов не оставил никакого свидетельства на этот счет. Анна Вырубова, служившая посредницей в сношениях Распутина с императрицей, лишь сообщает в своих мемуарах о телеграмме и выздоровлении Алексея Николаевича, но никак не комментирует эти факты. Пьер Жильяр, в ту пору второстепенный служащий царской семьи, о телеграмме даже не упоминает. Странное дело, но и сам император в письме к матери не сообщил ей о столь важной телеграмме от старца. Вот что он писал родительнице 20 октября 1912 года: «10-го окт. мы решили причастить его утром, и сейчас же ему сделалось лучше, темп. спала с 39,5 до 38,2, боли почти прошли, и он заснул первым спокойным сном».

На следующий день государь сообщил: «Сейчас все мы, многие из свиты, казаки и люди сподобились причаститься Св. Тайн Христовых в походной церкви. После этого батюшка принес Св. Дары к Алексею и приобщил его… Вчера снег шел весь день, но за ночь почти стаял, в церкви стоять холодно – всё же это пустяки, когда сердце ликует и душа радуется!»

То, что царь ни словом не обмолвился в письме о телеграмме, вовсе не означает, что он не знал о ней или о том значении, которое придала ей императрица. Скорее всего факт этот – свидетельство его неуверенности в том, что именно произошло, и его нежелания признать влияние Распутина, тем более в письме к императрице-матери. Мария Федоровна считала Распутина шарлатаном, и письмо от сына, в котором тот заявил бы, что старец спас Алексея от смерти, послав из Сибири телеграмму, огорчило бы вдовствующую императрицу. По этой причине Николай II и промолчал о послании.

Сведения в нашем распоряжении весьма скудны. А. Мосолов, который находился в Спале, предполагает, что своим выздоровлением цесаревич обязан действиям хирурга профессора Федорова. По словам Мосолова, в самый критический момент профессор заявил начальнику канцелярии: «Я с ними не согласен. По-моему, надо бы принять более энергичные средства. К сожалению, они весьма опасны. Однако, лечи я один, применил бы. Как вы думаете, сказать мне об этом императрице, или сделать помимо ее ведома?» «Я ответил, что не берусь давать советы, – продолжает Мосолов. – …В два часа дня врачи пришли ко мне и… сказали, что кровотечение у цесаревича остановилось. При уходе я задержал Федорова и спросил его, применил ли он то лечение, о котором говорил. Профессор махнул рукой и сказал, уже стоя в дверях: „И примени я его, при сегодняшних обстоятельствах в этом не сознался бы!“». Выходит, Федоров ничего не предпринимал. Это подтверждается и тем, что спустя некоторое время он заявил великой княгине Ольге Александровне, что с медицинской точки зрения исцеление совершенно невозможно объяснить.