Николай Черкашин - Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)

Морской ветерок, прилетавший оттуда, где в последний раз дымили трубы "Пересвета", задувал свечи. Мы зажигали их снова и снова... Читали вслух имена: "Унтер-офицер Нил Суворов, Игнатий Российский, Константин Пугачев, матросы Лука Романов, Максим Чудин..." Так странно звучали они здесь, среди тесаных белых камней, под бирюзовым небом, в гортанном иноязычье, лившемся из радиорупоров мечетей. В Порт-Саиде праздновали мусульманский праздник рамадан.

Только что отреставрированные надгробья "пересветовского мемориала" сияли шлифованным мрамором. Но отнюдь не благостные мысли навевал этот блеск.

В Первую мировую войну русский флот потерял два самых крупных из всех погибших кораблей: линкор "Императрица Мария" и бывший броненосец "Пересвет". Волею военного случая прах пересветовцев захоронен на чужбине, и никому в голову не пришло тут посягнуть на их могилу. А вот в родном Севастополе такое же захоронение моряков "Марии" пустили под нож бульдозера: завод имени Ленина строил свои общежития на месте старинного Михайловского кладбища. Неужели тем, кто погиб вдали от Родины, повезло больше? Неужели здешняя, египетская, земля легла для одних пухом, а та, севастопольская, обернулась для других кремнем?!

И припомнил я себе в утешение, что вот ведь спасли и оживили церковь, бывшую компрессорную завода "Динамо", где погребены останки воинов-иноков Пересвета и Осляби; вот ведь и могилы минера с "Олега" и командира "Богатыря" Политовского в Таллинне и еще много надгробий других моряков привели в порядок подвижники из клуба русской морской истории "Штадт Ревель", и венки на воду спустили, и помянули в храмах Владивостока и Ленинграда имена всех взятых морем, побитых взрывами кораблей, сваренных паром, отравленных дымами морских воинов. Вот и общество истории флота без приказа сверху само собой образовалось.

Пора беспамятства проходит по мере того, как редеет дурман, подпущенный в разум народа. И уже потянулись руки собирать расколотые камни, полоть на погостах и в душах траву забвения.

Последний раз воинские почести братской могиле экипажа "Пересвета" отдавали моряки большого противолодочного корабля "Отважный", который находился в районе Суэцкого канала. В 1974 году на обратном пути в Севастополь корабль этот постигла судьба "Пересвета". На "Отважном" загорелся ракетный погреб и после отчаянной борьбы за живучесть БПК затонул в Черном море. С тех пор военные моряки нашего флота на порт-саидское кладбище не приходили. И вот только теперь, в девяностом году, вышел из Севастополя в Порт-Саид БПК "Очаков". Вышел, чтобы выставить к белому обелиску почетный караул, положить к его подножию венки, чтобы правнуки пересветовцев могли постоять здесь, сняв бескозырки и фуражки...

"Очаков" шел в Порт-Саид.

В Пенанг, где под малазийским небом сиротела братская могила моряков "Жемчуга", шел БПК "Адмирал Трибуц".

Срасталась связь разрубленных времен.

1976-1991 гг. Порт-Саид - Бизерта - Вена - Петербург - Москва

РЕКВИЕМ ПО ЛИНКОРУ

Женщины валялись среди надгробных венков, рыдали и голосили, проклиная море, судьбу, корабль, адмирала... В их глазах еще стояло страшное ночное видение: черная туша опрокинувшегося линкора, скопище людских голов в воде, бурлящей от вырывавшегося из корпуса воздуха, от предсмертных вздохов, от взмахов сотен рук, плывших и утопавших. Они плыли к берегу, где с высоты железнодорожной насыпи взывали к ним их жены и дети. Они тонули у них на глазах, и жены, мертвея, превращались во вдов, сыновья - в сирот. Стена людского горя остановила ночной экспресс, шедший в Севастополь 29 октября 1955 года... Машинист и пассажиры, разбуженные горестным воем, вглядывались в темень бухты, исполосованную лучами прожекторов. Там разворачивалась одна из самых страшных в истории мореплавания трагедий...

Они ничего об этом не знают!

Рейсовый катер отваливает от Графской пристани под разудалую песнь:

Серебристым аквалангом

Я на солнышке взблесну!..

Протискиваюсь сквозь битком набитый салон на корму. Здесь тоже людно. Светлоусый богатырь в кепи с надписью "capten", вышитой на козырьке, потягивает из бутылочки "пепси-колу". Курсант-главстаршина в фуражке старшекурсника придерживает белокурую спутницу - белая юбка, красные босоножки, загорелые ноги, красные ноготки. Парень в джинсовой варенке пощелкивал клавишами портативного "Шарпа", заставляя его динамики то голосить про счастливого аквалангиста, то заливаться безмятежными итальянскими песнями. Он очень старался привлечь внимание двух девиц в белых просвечивающих платьях и черных сетчатых колготках. Девицы курили и ели мороженое, чередуя затяжки с обкусыванием вафельного стаканчика.

Катер держал курс на Аполлоновку. По правому борту проплыл Павловский мысок с обелиском эсминцу "Свободный". Затем потянулась длинная серая стенка Госпитальной набережной, и сердце мое тревожно заныло. Где-то здесь... Быть может, он стоял вот на этой якорной бочке... Нет, ту, № 3, линкоровскую, убрали, а новую поставили чуть мористее. И все-таки "Новороссийск" стоял где-то здесь. Возможно, мы даже проходим сейчас над его срезанными водолазами мачтами, в рубках которых, засосанных глубоко в ил, покоятся кости матросов, так и не покинувших свои боевые посты.

"Морской трамвайчик" шел над никому не известной подводной братской могилой...

Ладонь курсанта осторожно блуждала по талии своей прекрасной спутницы. Богатырь в капитанском кепи плюхнул в воду пустую бутылочку. Девицы выщелкнули за борт фильтры докуренных сигарет. "Шарп" источал сладчайшее:

Феличита, феличита-а!..

И тут до меня дошло. Они же ничего не знают! Они все еще ничего не знают! Никто из них даже не догадывается, что в этих зеленоватых волнах, в каких-нибудь ста метрах от берега, произошла самая смертоносная из всех морских катастроф, какие случались когда-либо в нашем Отечестве.

Глава первая

АВТОГРАФ СМЕРТИ

19 октября 1955 года в 01 час 30 минут 46 секунд самописцы Крымской сейсмостанции прочертили на ленте неровные всплески. Чуткие приборы зафиксировали сотрясение почвы в районе Севастополя. Дежурный по станции решил, что это обычный подземный толчок. Откуда ему было знать, что на ленте остался автограф смерти, что эта нервная зубчатка - последняя кардиограмма двухсот остановившихся сердец, что на внутреннем рейде Севастополя под килем флагманского корабля Черноморского флота линкора "Новороссийск" рванул неимоверной силы взрыв, насквозь пробивший восемь палуб - из них три бронированные?

Огненный смерч прорвался через многоэтажье кубриков - в каждом в три яруса спали в подвесных койках матросы, - выхлестнул из стального кратера, разворотил верхнюю палубу от борта до борта и взлетел на высоту фок-мачты.