Александр Владимирский - Сулейман Великолепный и его «Великолепный век»

Как писал российский историк М.С. Мейер, «расширение масштабов денежного обращения оказало серьезное влияние и на господствующий класс страны, изменив сферу его материальных интересов и сам образ жизни. Во второй половине XVI в. в империи сложилось такое положение, когда потребности феодалов в деньгах стали быстро возрастать, а возможности поступлений начали сокращаться…». Стремительно пустеющая казна была уже не в силах регулярно выплачивать жалованье чиновникам, и они пустились во все тяжкие, компенсируя недостачу поборами с населения. Центральные власти были вынуждены смотреть на это сквозь пальцы, хотя самоуправство и злоупотребления чиновников на местах наносили огромный вред интересам короны.

В казну поступала в лучшем случае треть от всех собираемых налогов.

Без контроля со стороны Сулеймана и его визирей доходы от торговли стали прилипать к рукам более не связанных никакими ограничениями чиновников всех уровней, начиная от самих великих визирей, и они более не возвращались уже в султанскую казну. Значительно возросли налоги, а пошлины стали взиматься со всякой коммерческой сделки. Зачатки этого процесса были уже во времена Сулеймана Великолепного, но тогда, по крайней мере, гигантские состояния великих визирей не уходили из казны. В начале XVII века годовые доходы Османской империи выросли до более чем 8 млн золотых дукатов, а в середине того же века они составляли около 11 млн дукатов. Распродавались ленные владения, падала мощь армии, обесценивались деньги.

Верфи из места создания сильнейшего в Средиземноморье флота превратились в синекуры для фаворитов, источник коррупции и незаконного обогащения. Из казны на флот по-прежнему выделялись огромные средства, только вот судов строили все меньше и худшего качества. Корабли, экипажи которых состояли на жалованье и довольствии государства, почти не выходили в море, а их капитаны давно уже забыли о военной добыче, которая при Сулеймане Великолепном позволяла держать флот на самоокупаемости. И великие адмиралы в Турции перевелись, равно как и военные полководцы. После 1640 года в составе флота числилось 460 галер, из которых не более 150 действительно выходили в море.

Пришлось формировать команды кораблей из дисциплинированных янычар, которые к морской службе были не приспособлены и ее не любили, считая чем-то унизительным для себя. Как утверждал французский писатель XVII века Мельхиседек Тевено, турки «укомплектовывают экипажи кораблей в основном солдатами и даже янычарами, но те, кого не радует расставание с берегом, идут в море против своей воли. И если у них появляется возможность откупиться от службы или сбежать, они это делают. Тех, кто отбывает сезон судоходства на кораблях, называют сафарли, то есть путешественниками. Три дня перед отходом кораблей они слоняются по улицам с тесаками в руках, выбивая асперы из повстречавшихся на пути христиан и евреев, а иногда и турок».

Конечно, с такими экипажами трудно было рассчитывать на успех в сражении.

На коррупцию чиновников верфей указал британский консул XVII века Пол Рюкот: «Из-за большой себестоимости строительства галер и судов… оказалась истощенной казна империи. Из-за хищений чиновников и бездарного руководства верфи были сданы в аренду на три года вперед. Лишь благодаря мудрости знаменитого визиря Купрюлу все удалось выкупить и восстановить».

Он выявил еще один канал утечки доходов Османской империи, отметив, что «мы почувствовали пользу и преимущество свободной торговли и дружеских связей с турками… это началось во время правления благословенной памяти королевы Елизаветы… и, будучи усовершенствованным под блестящим руководством той самой уважаемой купеческой компании Леванта, принесло Британскому королевству большую выгоду, а также благосостояние многим тысячам англичан. Только благодаря свободной торговле его величество получает большие доходы от пошлин без малейших затрат».

То, что в «Датском королевстве» что-то неладно, было замечено наиболее прозорливыми государственными деятелями и мыслителями Турции еще во времена Сулеймана Великолепного, когда, казалось, империя находилась в зените своей славы и ничто не угрожало основам ее процветания. Еще Лютфи-паша, великий визирь Сулеймана, в своем сочинении «Асаф-наме», как писал М.С. Мейер, «прозорливо изложил круг вопросов, ставших узловыми для османских общественных деятелей конца XVI–XVII в.: рост дефицита государственного бюджета, кризис тимарной системы, укрепление позиций чиновно-бюрократической знати и торгово-ростовщических элементов, ухудшение положения райя в результате роста налогового бремени и произвола землевладельцев…».

Турция XVI века была типичным традиционным обществом, в хозяйстве которого главную роль играл аграрный сектор. От процветания турецкой деревни зависело процветание империи. Турция в XVI веке переживала подлинный демографический взрыв, но развивавшееся по экстенсивному пути сельское хозяйство, равно как и городская экономика оказались неспособными поглотить растущее число рабочих рук, и это неизбежно вело к усилению социальной напряженности. Но завоевания практически прекратились уже в последние десятилетия царствования Сулеймана Великолепного. Тогда Османская империя если чем и прирастала, то только отдаленными территориями в Северной Африке и на территории Иранской империи Сефевидов, которые из-за наличия обширного мусульманского неосманского и даже нетюркского населения не могли стать зоной османской колонизации. А только османское или отуреченное население империи, располагавшееся почти исключительно в Малой Азии и на Балканах, составляло основу турецкой военной мощи.

Новые походы требовали изъятия из деревни все новых и новых ресурсов – людских, материальных и финансовых, – что подрывало сельское хозяйство империи.

Главное же, завоевания турок в Европе прекратились потому, что возросло сопротивление их противников. Завоевания же в Азии и Африке практически не увеличивали военную мощь Османской империи, поскольку армии покоряемых народов стояли на гораздо более низкой ступени развития, чем турецкая армия, и в турецком войске могли играть лишь вспомогательную роль. К тому же они неохотно сражались за пределами своих территорий. Таким образом, азиатско-африканская часть империи все больше превращалась в обузу, выкачивающую силы и средства из Малой Азии и Балкан.

В Алжире, в частности, существовавшем за счет торговли и пиратства, местная община моряков пополнялась и выходцами из Европы, разбойниками и авантюристами: сицилийцами, генуэзцами, неаполитанцами, испанцами и даже англичанами. Позднее, в конце XVII и в XVIII веках, это космополитическое братство стало известно в Европе под именем пиратов с Варварского берега.