Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт
Казань XVII в. Гравюра из «Путешествия» А. Олеария
Выступление русского войска во главе с Иваном Грозным из Москвы. Миниатюра из списка «Казанской истории». Нач. XVII в.
Ну, а поводы для критики в адрес Грозного могут быть самыми разными. Вот подлинная песня тех времен.
Ты куда, куда собираешься,Православный царь, из Москвы в Казань?Не один-то православный царь собирается,Берет, доброго молодца, и меня с собой.А мне, доброму молодцу, ехать не хотелося,Хотелося в Москве пожить,В Москве пожить, при дворце служить,При дворце служить государевом…
Не нужно быть семи пядей во лбу или дипломированным историком, чтобы сказать с уверенностью: тоскующий герой песни – уж никак не крестьянин, не простой горожанин и даже, пожалуй, не рядовой дворянин: ведь наш добрый молодец, коли уж служит при дворце, не из простых. Но вот не хочется ему на войну, хоть ты тресни. Там тяжело, там и убить могут. Вот бы и дальше обретаться в Кремле, в сытости и почете…
Уж если ты «добрый молодец», так будь любезен, изволь служить, сукин кот, если Родина требует, наверняка ведь здоров и силен. Но наш лирический герой печалится о разлуке с родным батюшкой, родной матушкой, молодой женой – и, кроме них, ничего более не видит. Ему бы и дальше при Кремле… А между прочим, молодой царь Иван Васильевич, как раз и оставив молодешеньку беременную супругу, без всяких стенаний сам ведет войска под Казань и не с безопасного отдаления любуется баталией, а находится возле стен осажденного города, где пули, стрелы и ядра венценосцев от простых смертных не отличают…
Но это так, к слову. Ради иллюстрации отдельных, имевших место умонастроений «добрых молодцев» боярского сословия – положительно, неведомый автор песни далеко не из простых…
Глава десятая. Призрак и тьма
Особо следует подчеркнуть, что никогда не существовало «единого фронта» западноевропейских держав, который сплоченными рядами выступал бы с осуждением «московского варвара» и рассказами о превосходстве «европейских ценностей».
Ну, начнем с того, что никаких таких «европейских демократических ценностей» тогда не существовало, разве что Европа кое в чем опережала Россию по части законодательства и парламентаризма.
Но прослеживается четкая закономерность: в истерике по поводу «московского тирана» добросовестно бились, главным образом, лица крайне заинтересованные, то есть ливонские немцы и поляки с литвинами – непосредственные соседи России, имевшие все основания опасаться ее армий. Священная Римская империя вела себя – в лице императора и элиты – гораздо более спокойно, вполне вменяемо: для империи российские дела были, в общем, чем-то абстрактным, непосредственно ее не затрагивающим. Более того, именно имперский посол в Москве фон Бухау в своих мемуарах кровавыми ужасами не увлекался, безумцем Грозного не считал, а наоборот, писал: «Надобно полагать, по всему, что он ума необыкновенного». Фон Бухау был не авантюристом, озабоченным собственным процветанием, а дипломатом, обязанным поставлять на родину не сказки, а информацию о реальном положении дел с четкими характеристиками руководителя «страны пребывания»… Даже Джером Горсей (которого иные источники именуют почему-то «Джоном»), любитель прихвастнуть, кроме жестокости царя, писал о его остроумии, привлекательной внешности, красноречии и огромном опыте в управлении государством.
А его земляк, английский морской капитан Ченслер, оставил шокирующий либералов отзыв о казнях при Грозном: «Дай Бог, чтобы и наших упорных мятежников научили таким же способом обязанностям по отношению к государству». Осуждения ни капли, наоборот, призыв брать с «безумного тирана» пример. Ченслер достаточно насмотрелся на свистопляску на собственной родине: в Англии тогда полыхали многочисленные бунты вельможной знати, которой не по нраву была твердая королевская власть. Тон задавали буйные бароны Пограничья, но и обитатели более близких к столице краев не отставали. Как ни тяпала головы королева Елизавета, титулованные лорды устраивали все новые заварушки…
Не особенно усердствовали в обличении «тирана» и шведы – потому что их всегда можно было ткнуть носом в собственные достижения и припомнить короля Эрика XIV, который еще в 1520 г. одним махом казнил в Стокгольме 94 сенатора, патриция и епископа (о чем Иван Грозный, повзрослевши, не мог не слышать). Король Эрик опять-таки не был «безумным тираном» – казненные сановники немало нагрешили против государственных интересов и твердой власти. Другое дело, что после смерти Эрика взошедший на трон его младший брат Иоанн (которого Эрик долго держал в тюрьме за причастность к заговорам) решил отплатить и с помощью либералов из своего окружения создал страшную легенду о «безумном тиране Эрике», который казнил безвинных и карал незапятнанных…
Порой совершенно умалчивается, что Иван Грозный был образованнейшим человеком своего времени, блестящим публицистом и даже… поэтом. Правда, он писал не «стихи», как сморозил недавно какой-то невежа, а стихиры – тексты для церковных песнопений (и сам пел в церковном хоре, что требует определенного таланта). Казнями и репрессиями царствование Грозного далеко не исчерпывается: при нем, как я уже говорил, получили дальнейшее развитие законы, расширилось местное самоуправление со всеобщими выборами должностных лиц, созывались Земские соборы, где заседали представители всех слоев общества. Не стоит видеть в них, конечно, начатки английского парламентаризма, соборы были чисто совещательным органом – но подлинный тиран как раз избегал даже таких собраний. Не зря Земским соборам в России положил конец не кто иной, как тиран номер один российской истории Петр I…
Кстати, книгопечатание в России впервые завел опять-таки Грозный, пригласив мастера Ивана Федорова. Которого, замечу в скобках, изгнали из страны, обвинив в «колдовстве», те самые церковные иерархи, которыми иногда принято умиляться. (В этом, правда, нет никакой «русской отсталости» – когда французский король Людовик XI первым завел у себя печатный двор, печатников изгнало из королевства духовенство, усмотревшее в их ремесле колдовство…)
Между прочим, сказочника Флетчера, написавшего о России вообще и об Иване Грозном конкретно немало благоглупостей, одергивала лично королева Елизавета – женщина была умная, хлебнувшая досыта заговоров и мятежей, а потому склонная скорее подписаться под мнением капитана Ченслера…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});