Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - Екатерина Станиславовна Докашева
Впрочем, он сам с удовольствием подчеркивал этот контраст, или, лучше сказать, единство. Он говорил, что пришел в этот мир
…целовать коров,
Слушать сердцем овсяный хруст…
Это было в то время, когда я вместе со своей женой переводил его стихи. Я видел его каждый день то в небольшом особняке Айседоры на улице Помп, то в отеле «Крийон», где супружеская чета спасалась от сложностей домашнего быта. <…> Я думаю, что ни одна женщина на свете не понимала свою роль вдохновительницы более по-матерински, чем Айседора. Она увезла Есенина в Европу, она, дав ему возможность покинуть Россию, предложила ему жениться на ней. Это был поистине самоотверженный поступок, ибо он был чреват для нее жертвой и болью. У нее не было никаких иллюзий, она знала, что время тревожного счастья будет недолгим, что ей предстоит пережить драматические потрясения, что рано или поздно маленький дикарь, которого она хотела воспитать, снова станет самим собой и сбросит с себя, быть может, жестоко и грубо тот род любовной опеки, которой ей так хотелось его окружить. Айседора страстно любила юношу-поэта, и я понял, что эта любовь с самого начала была отчаянием».
Супруги в первой половине августа совершают путешествие в Италию. В Венеции Есенин во время катанья на гондоле громко распевает русские песни. Тоска по родине не оставляет его…
Далее – путь лежал в Америку. 13 сентября 1922 года Российское Генеральное Консульство в Париже выдало Есенину паспорт для поездки в Соединенные Штаты Северной Америки, 25 сентября на океанском пароходе «Париж» («Paris») они отправились в Америку. Неприятности начались сразу: им не дали сойти на берег без соответствующего разрешения властей и было предложено проследовать на Эллис-Айленд, где находился иммиграционный центр для проверки.
Для Айседоры, которая не ожидала такого приема от родной страны, это было полной неожиданностью. Такие же строгие меры касались и ее импрессарио Сола Юрока, который посетил Дункан на пароходе и впоследствии был обыскан. Стало ясно, что нити ведут на самый верх. Есенина и Дункан подозревали в большевистской пропаганде и в том, что они везут с собой какие-то «крамольные бумаги».
Брат Дункан и Сол Юрок дали телеграмму президенту Соединенных Штатов Уоррену Гардингу и после допроса, длившегося два часа, их освободили, взяв с Есенина подписку не петь «Интернационал». После того как они покинули Эллис-Айленд их окружила толпа репортеров, засыпав самыми разнообразными вопросами. Дункан и Есенин остановились в роскошном отеле на Пятой авеню, где их посетил поэт и художник Дэвид Бурлюк. 7 октября он разместил в нью-йоркской газете «Новое русское слово» свою статью о них: «Предполагаются устройством поэзо-концерты прибывшего поэта. Стихи Есенина переводятся на английский язык и скоро будут предложены американскому читателю.
Поэт предполагает пробыть в Америке три месяца. Своей внешностью, манерой говорить С.А. Есенин очень располагает к себе. Среднего роста, пушисто-белокур, на вид хрупок…».
Тем не менее к «пушисто-белокурому» Есенину власти относились с настороженностью. С большим успехом в концертном зале «Карнеги-холл» прошли представления Айседоры. В газетной заметке упоминается, что Есенин на ее первом представлении был в высоких сапогах и русской рубашке. Нужно отметить, что он вообще любил ходить на ее спектакли и гордился ею.
Есенин сопровождал Айседору в ее поездках по городам Америки. Танцовщица все-таки нарушила обещание властям – не вести «пропаганду»: рассказывала о жизни в Советской России и танцевала «Интернационал». Представляла она и своего мужа, называя его «великим поэтом», величайшим после Пушкина. И это еще раз доказывает – с каким уважением и любовью они относились к творчеству друг друга.
Вскоре из-за пламенных речей Айседоры турне было приостановлено. Есенин вел переговоры об издании сборника стихов с литератором и переводчиком Ярмолинским, но, к сожалению, эти попытки не привели к желаемому результату. Были литературные встречи, проходили переговоры о публикации произведений. Но поэт страшно затосковал по родине и в письме к Мариенгофу от 2 ноября 1922 года писал: «Лучше всего, что я видел в этом мире, это всё-таки Москва…<…> Раньше подогревало то, при всех российских лишениях, что вот, мол, «заграница», а теперь, как увидел, молю Бога не умереть душой и любовью к моему искусству».
Пресса писала о нем только как о муже «знаменитой Дункан», что не могло его не нервировать и не приводить в ярость. Ни он сам, ни его творчество Америке было не интересно. Но и американская цивилизация разочаровала его… Было ясно, что надо уезжать… Вдобавок Айседору лишили американского гражданства.
Есенин начал писать поэму «Черный человек», где были строки и о нем, об Айседоре…
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милой.
Вместо планируемых трех месяцев Дункан-Есенины пробыли в Америке четыре.
Наконец, они уехали в Европу. Когда прибыли во Францию, в Париж, где Есенин устроил скандал в фешенебельном отеле, его арестовала полиция, но Айседоре удалось освободить поэта. Супруги выехали в Германию, из Германии – снова вернулись в Париж. Получив во Франции документы для проезда в Германию, отправились туда. Далее путь – лежал на родину. В Москву.
Объясняя состояние Есенина, Айседора написала письмо для публикации – как ответ на статьи в американских газетах.
«Я знаю, что в обычаях американской журналистики делать посмешище из чужих бед и несчастий, но, поистине, молодой поэт, который с восемнадцати лет знал только ужасы войны, революции и голода, заслуживает скорее слез, нежели насмешек… я вывезла Есенина из России, где условия его жизни были чудовищно трудными, чтобы сохранить его гений для мира. Он возвращается в Россию, чтобы сохранить свой рассудок, и я знаю, что многие сердца по всему миру будут молиться со мной, чтобы этот великий и наделенный воображением поэт был бы спасен для своих будущих творений, исполненных Красоты, в которой мир столь нуждается».
В августе 1923 года супруги вернулись в Россию. Вспоминает Илья Шнейдер:
«Когда белые фартуки носильщиков рассыпались вдоль перрона цепочкой белых пятнышек, встречающие, как по команде, двинулись по платформе: поезд подходил к перрону.
Мы сразу увидели их. Есенин и Дункан, веселые,
