Ольга Елисеева - Екатерина Великая
Петр был потрясен благородством своего друга. «Ваше величество… предлагаете корпус из своего удивительного войска, — писал он 27 апреля, — и свою гавань в Штеттине, говоря мне, чтобы я отнюдь не стеснялся и действовал в его стране как бы в своей собственной. Но каково же было мое приятное изумление, когда я прочел Ваше предложение самому идти против моих врагов»[438].
Тем временем в Берлине шел мирный конгресс, и Петр чрезвычайно хотел, чтобы в договоре было прописано требование к шведам подкрепить Россию флотом против датчан. Однако здесь Фридрих не сумел или не захотел помочь. Стокгольм находился под полным контролем Парижа и ни при каких условиях не стал бы в теперешних обстоятельствах отряжать свой флот в подкрепление русскому.
Ситуация с кораблями и иностранной помощью прекрасно иллюстрирует, как мало замыслы Петра III соприкасались с реальностью. Ему воображалось, что можно рассчитывать на английский флот, коль скоро Россия вошла в союзнические отношения с Пруссией. Канцлеру пришлось буквально разжевывать государю несостоятельность его требований. «Что же касается до данного мне вчера повеления говорить английскому министру Кейту о присылке нынешним летом в диспозицию Вашу английского флота, я при первом свидании с Кейтом говорить буду, — писал Воронцов 12 апреля, — токмо Ваше величество с английским двором союзного трактата не имеете, и что Англия, будучи ныне в двойной войне против Франции и Гишпании, не в состоянии, да и без взаимных себе авантажей не похочет прислать некоторое число кораблей, к тому же, сколько мне известно, Англия уже декларировала, что в имеющихся распрях между Вашим императорским величеством и королем датским участия принимать не будет, то сие требование может подвержено быть неприятному отказу» [439].
В том же положении — учителя при великовозрастном ученике — оказался и Фридрих II. Из Петербурга его просили растолковать императору элементарные правила, исполнение которых необходимо для начала военной операции. Все, что писал прусский король, могли бы сказать государю собственные генералы. Но Петр не всякого хотел слушать.
«Вам не стоит ожидать добровольной уступки со стороны датчан, — писал король 1 мая. — Необходимо будет вести войну с ними, чтобы получить ее (Голштинию. — О. E.). Я считаю это делом легко выполнимым… Я буду говорить об этой войне с такой откровенностью, с какой я делал бы это, если бы был генералом на службе Вашего величества… Первое условие… это кормовые запасы… фураж начинается лишь в конце июня, хлеб новой жатвы можно собирать лишь в сентябре, если желают его иметь в виде муки… это затянется еще на лишний месяц. Сообразуясь с силами неприятеля, я думаю, что армия, предназначенная для Голштинии, была бы достаточно сильной, если бы состояла из 46 000 регулярного войска и 4000 казаков. Съестные припасы для этих войск можно доставить из России или из Ливонии, Курляндии и Данцига… Это составит около 2000 пудов муки в месяц и 8000 пудов овса на два месяца — май и июнь». При этом Фридрих заклинал корреспондента «не начинать действовать, пока все не будет заготовлено»[440].
О том же самом предупреждал государя канцлер Воронцов, но вызвал негодование и вынужден был оправдываться: «…Не могу надлежаще должность мою исправлять и принужден через пересылки и через третьи руки Вашему величеству доклады чинить, подвергаясь тем неприятному истолкованию и гневу… якобы я предприятия Ваши против Дании химерическими поставлял, когда я говорил, что ранновременным походом нашей армии без заготовления довольных магазейнов… и без готовых в наличии великих сумм денег, без подкрепления сильного флота и без помощи короля прусского… сей поход был бы совсем бесплоден»[441].
Рассуждения канцлера казались докучными. А вот Фридрих знал, где добыть средства. «Датчане отпустили на выкуп город Гамбург и взяли с него 1 200 000 экю, — писал он. — Ваше императорское величество имеете то же право. Город Любек мог бы Вам доставить… 100 000 экю, и никто не нашел бы возможным упрекнуть Вас за такой способ действий. Деньги — нервы войны»[442].
15 мая Петр взялся отвечать на пространное письмо корреспондента. «Датчане делают приготовления к наступлению… Ваше величество пишете мне о запасах. Я уже всем разослал приказы и надеюсь, что всего будет довольно»[443]. В том же послании император отверг и возможность заговора. Больше настаивать Фридрих не мог. Чтобы сгладить возникшую шероховатость, он удвоил излияния в преданности: «Если бы я был язычником, я воздвиг бы храмы и алтари Вашему императорскому величеству как существу божественному»; «Я смотрю на Ваше величество как на Бога-покровителя, доброго и благосклонного ко мне гения»; «Сердце мое — владение, завоеванное Вашим императорским величеством»[444].
Как замечала Екатерина, император был «предан своим прихотям и тем, кто рабски ему льстил»[445]. Проницательный король хорошо ухватил эту особенность характера Петра и не спорил с ним. «Присутствие Вашего императорского величества будет не только ободрять Ваши войска, но и придаст еще бо́льшую живость военным действиям»[446], — писал он 8 июня. Но Петр уже почувствовал, что его пытались отговорить отличного участия в походе, и решил схитрить. 21 мая Румянцеву был отправлен указ считать войну с Данией «действительно объявленной» и утвердиться в Мекленбурге, прежде чем туда войдут датчане[447]. Такое повеление вызвало шок «честного человека» Гольца, убежденного в прямодушии государя. «Не надобно приписывать этого Его императорскому величеству, потому что решение состоялось иначе, в совете; виноват господин Волков, который осмелился дать ему такую окончательную форму. Император утаил от меня это приказание… При всех милостях и доверии императора ко мне противная партия может заставить его скрыть от меня самые важные дела, которые Ваше величество должны знать прежде всякого другого».
Принц Георг умолял посланника еще раз попросить Фридриха II отсоветовать государю поход, ссылался на плохое состояние войска, недостаток денег и припасов. «Два месяца я толкую с Вами и с самим императором, — не выдержал Гольц. — …Нечего грозиться задавить датчан, если еще нет уверенности, что все готово; мне постоянно отвечали, что все приготовления сделаны, тогда как я хорошо знал, что нет… Теперь, зная дурное состояние дел, надобно обречь себя на неудачную войну, которой можно было избежать переговорами»[448].
