Владимир Зисман - Путеводитель по оркестру и его задворкам

Да все что угодно. Кастаньеты, коробочка (такая полая деревяшка, издающая громкий гулкий звук), фруста (две паркетины, соединенные рояльной петлей; звук понятен), глокеншпиль, похожий на детский металлофон (звучит как колокольчики), wind-machine (можно не переводить: имитирует звук ветра; используется, например, у Равеля в опере «Дитя и волшебство»), флексатон, который звучит примерно так, как выло бы ночью сильно оголодавшее привидение, цуг-флейта (дудочка с поршнем внутри, как у шприца; двигая поршень, музыкант изменяет высоту звука — тот же принцип, что на тромбоне), всякие железяки, настоящие колокола с языком, куски рельсов, листовое железо, трещетка…

И, конечно, самый зрелищный инструмент — тарелки. Они используются в кульминации произведения.

Всегда видно, как музыкант готовится в этому важному удару, картинно сдвигает их, торжественно открывает и дает звуку заполнить зал, и они сверкают в лучах прожекторов, а потом глушит, резко прижимая к себе, как это делал Ленин, засовывая пальцы за жилетку.

Между прочим, тоже непростой инструмент. Потому что однажды на концерте где-то в древнем средиземноморском амфитеатре после удара тарелок в последнем аккорде произведения одна тарелка сорвалась с руки, упала и покатилась по ступеням античного сооружения. И катилась долго и счастливо. Древние знали толк в акустике.

У меня есть некоторое основание полагать, что вы прочитали эту книгу. Раз уж вы оказались на этой странице. Вы сделали какие-нибудь выводы? Это я обращаюсь к вам, родители. Что там написал Федор Михайлович про слезинку ребенка? С точки зрения музыкальной педагогики тезис более чем спорный. Как там насчет правде в глаза посмотреть?

У вас не стоит перед глазами образ маленького человечка со скрипкой, у которого слеза скатывается по лицу на подбородник или прикованного к роялю ребенка, у которого в глазах вся скорбь и отчаяние мира? Ау, скульпторы, где вы?

Что, родители, проснулась у вас совесть и сострадание после прочтения этой глубоко гуманистической книги, проникнутой любовью к детям? Задумались?

Все-таки решили учить ребенка музыке? Тогда читайте послесловие № 2.

Может, мы уже родились такими. А может, втянулись в это дело. Мы можем ворчать и ругаться, но вырваться из этой профессии практически невозможно. Уж сколько примеров перед глазами, когда музыканты выстраивают свой вполне успешный бизнес и работа в оркестре перестает быть средством зарабатывания денег… И что же? Выкручиваются как могут, но продолжают работать в оркестре. Если бизнес не позволяет сохранять режим постоянной профессиональной оркестровой работы, то стараются приходить на какие-либо временные проекты, халтуры и даже пристраиваются на гастроли. Но вот так чтобы плюнуть на все и с удовольствием уйти… Не припомню.

Значит, все-таки учить? Ну подумайте еще разок.

Что это я все о детях да о детях?

Вы теперь придете в театр или на концерт (или больше никогда в жизни не придете?!) и увидите все другими глазами. Вы теперь знаете, что в то же самое время, когда на сцене театра в «Сельской чести» Пьетро Масканьи один персонаж кусает за ухо другого, двумя метрами ниже тоже кипят нешуточные страсти. Или когда на сцене филармонии исполняется, например, Восьмая симфония Шостаковича, то степень невидимого миру драматизма в душах музыкантов соизмерима с масштабом великой драмы самой симфонии. Вы придете (или все-таки уже не придете?) уже с внутренним пониманием того, какая мощная, сложная и духовно развитая цивилизация существует по ту сторону рампы.

Да, эти читатели самые серьезные. Они ведь за непочтительные слова об их инструментах или за неточности и голову оторвать могут. Но потом обязательно простят. Потому что добрые.

Я думаю, им интересно было прочитать про себя то, что они и так знали. Это всегда приятно. А кроме того, доброе печатное слово, как правило, сильнее непечатного.

А ведь музыканту в жизни достается так мало тепла. Ему много-то и не надо. Чрезвычайно благодарное существо.

Вообще-то, было бы логично посвятить эту книгу всем оркестровым музыкантам. Пожалуй, вы правы. Посвящаю.

Послесловие к первому изданию

Оно же предисловие ко второму

Посвящается финальным титрам в фильмах Джеки Чана и «Уведомлению автора» из бессмертной поэмы Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки».

Вообще-то я сначала хотел сделать заголовок «Размышления над текстом». Но потом подумал — вот люди прочитают заголовок, подумают, что Аверинцев написал, Сергей Сергеевич, да и не станут читать. А какой я Аверинцев? Я этот, как его, ворон здешних мест.

То здесь, то там летаю, то клюю Корову мертвую, то на могилке Сижу да каркаю…

Это еще Пушкин в «Русалке», между прочим, описал основной принцип деятельности искусствоведа-просветителя.

И профессор Джордж Эдуард Челленджер был в этом абсолютно солидарен с А. С. Пушкиным: «Популяризаторы в сущности своей — паразиты».

И тем не менее главу все же точнее было бы назвать «Размышления над собственным текстом». Это убирает филологическую коннотацию, зато добавляет чисто эмоциональный букет. И предоставляет возможность малость порефлексировать, оценив общее направление развития авторской мысли.

По сравнению с бета-версией удалось заметно снизить возрастной ценз для читателей, по крайней мере с 21+ до 18+.

Особую благодарность автор выражает редактору, убравшему из книги практически всю ненормативную лексику, благодаря чему книга стала значительно компактнее, а на освободившееся от текста место удалось поместить большее количество рисунков, часть из которых, правда, впоследствии пришлось из тех же соображений заменить нотными примерами. А потом из цензурных соображений удалить и их.

Правда, главы про дирижеров и детей, обучающихся музыке, в результате подобных зачисток исчезли целиком. Справедливости ради, надо заметить, что подобные случаи в русской литературе уже бывали. Достаточно вспомнить главы IX, XIII, XIV, XXXIX, ХХL и др., возможно по тем же причинам выпиленные полностью Пушкиным из “Евгения Онегина”, или ставшую уже канонической “Серп и Молот — Карачарово”, которую любой современный школьник отбарабанит вам наизусть без запинки, даже не вставая на табуреточку перед началом декламации.

К настоящему изданию пришлось написать эти главы заново, оставив от первой версии только часть предлогов и отдельные знаки препинания.